А Генри не хотел неприятностей.
Только не с началом игры.
(вы думали, что она будет обычной? ребенок, зачатый в гробу? одна, вскормленная в могилах и выращенная на кладбищах?)
- Только будь осторожен, Генри. Всегда будь осторожен.
- Буду.
- Вон та девушка внизу. Ты должен быть осторожен с ее сестрой... как ее зовут?
- Тара.
- Да, Тара. Помнишь, как она говорила по телефону? Как ты чувствовал, что в ее голосе было что-то опасное? Будь осторожен с этим. Она такая же женщина, как и все остальные. Она хищница. Не забывай об этом.
(все - похотливые грешные блудницы с раздвинутыми ногами)
- Я не забуду.
Элиза на мгновение замолчала, а потом сказала:
- Боюсь, что так и будет, Генри. Вот это меня и пугает. Помни, что ты украл сестру Тары. Вспомни, что она может чувствовать. Она любит свою сестру. Ты угрожал ей. Она будет опасна.
- Да.
- Подумай, что бы ты почувствовал, если бы кто-то украл меня.
Генри пристально посмотрел в ее пустые глаза.
- Это было бы ужасно.
- А если бы пригрозили причинить мне вред?
- Я бы очень рассердился.
- Имей это в виду.
Он лежал там рядом с ней, и была тишина, которая была золотой и теплой, поразительно красивой. Ему не хотелось вставать, но он знал, что должен это сделать. Он вздохнул, вылез из постели и натянул брюки и рубашку. Сегодня игра действительно начнется, и ему не терпелось посмотреть, как отреагирует Тара. Просто как далеко ее можно толкнуть, прежде чем она полностью сломается.
(ха-ха-ха, мы будем ломать ее дюйм за дюймом, Генри)
(мы сломаем ее кости нашими пальцами)
Да, да, так оно и будет. Он почти ощущал мягкое, но настойчивое давление, которое он применял, чтобы деликатно защелкнуть их одну за другой. К тому времени, как он закончит, от Тары Кумбс мало что останется. Просто ветреный, глухо звучащий каркас и ничего больше. А потом, если он захочет, он сможет привести ее сюда вместе с сестрой и начать восстанавливать ее, превращая во что-то более полезное.
Шепот.
Генри стоял в дверях, прислушиваясь к их разговору. Слушая, как они болтают без умолку. Весь долгий день, пока он не запирал их на ночь в комнатах, они только и делали, что разговаривали, разговаривали и разговаривали. Может быть, это и есть старость. Поскольку вы больше ничего не могли сделать, вы говорите о других, которые все еще делали, все еще активны, живя опосредованно через них.
- Ты забыл рассадить их в разные комнаты прошлой ночью, Генри, - напомнила ему Элиза.
- Да... я очень устал. И забыл.
- Тебе лучше перестать забывать.
Он кивнул.
- Я лучше спущусь туда. Кто знает, что они могут замышлять?
Элиза лежала. Ее глаза даже не моргнули.
- Не будь слишком резок, Генри. Они же старые. Старики иногда говорят совсем не то, что думают. У них иногда не все в порядке с мозгами, как у нас с тобой.
- Я знаю. Я лучше пойду посмотрю.
- Ну ладно. Я буду здесь, когда ты вернешься.
Закрыв за собой дверь, Генри прошел по коридору и остановился на верхней площадке лестницы. Они внизу шептались и бормотали. В основном о вещах, о которых они ничего не знали, как будто старость была тем маслом, которое, в конце концов, развязывало скрипучие петли их языков и позволяло всему этому вытекать из них.
- Наверху, наверху в постели с Элизой, - услышал он сухой баритон дяди Олдена. - Весь день пролежал там в постели. Черт возьми, что с этим мальчиком?
- Он устал. Просто оставь его в покое. Я уверена, что он скоро спустится.