Кэтрин, вернувшись с работы, по достоинству оценила приготовленные её работником чечевичный суп и салат из цельнозерновой пшеницы, тактично заметив, что креветок в него впредь можно добавлять и побольше. После ужина она занялась проверкой уроков. Седрик отвечал, напустив на лицо непривычно строгое выражение, чётко и сухо, и мать довольно кивала, постукивая ноготками со свежим маникюром в такт. Ритм теперь немного сбивался. У глаз, под размазанными дождём стрелками, проявились морщинки, обозначив не тронувшую губ гордую улыбку, но в самих глазах, в бездонных провалах зрачков ютилась лишь пустота.
Откуда бы ей там взяться?
Кэтрин поймала обращённый на себя взгляд и строго приподняла бровь, чего, мол, уставились, мистер Родус?
— Мой сын добьётся многого, если останется таким же терпеливым и старательным, — заметила она, чмокнув мальчика в макушку. Седрик просиял, как начищенный пятак.
Мэтт же ничего на это не ответил, не отвёл прямого взгляда, завороженный пустотой чужих тёмных глаз.
Кэтрин нервно оправила юбку, поцеловала сына ещё раз, желая спокойного сна, и поторопилась наверх.
Воодушевление от похвалы быстро оставило мальчишку. В свою комнату он плёлся еле-еле, глаза тёр устало и вздрагивал, стоило Гектору завыть.
— Расскажите мне сказку, сэр, — попросил Седрик, уже лёжа в постели. Одеяло натянуто почти до плеч, тёплые глаза, почти золотые при свете ночника, блестят интересом, на бледных губах улыбка…
Он казался милым, и это так странно откликалось в бьющемся едва-едва сердце. Улыбка мальчонки, словно в зеркале, отразилась на собственных губах. Может, когда-то, в самой первой ещё жизни, и у Мэтта… у Аэта был ребёнок? Или, может, маленький брат или сестра, или даже внук?..
На лице, верно, промелькнуло что-то совершенно непозволительное, раз Седрик сел на кровати и склонил голову набок, внимательно всматриваясь в его черты.
— Вам грустно, сэр?
Враки! Ему не должно быть грустно.
— Ложись… — «Я не могу делать больше, чем следует, agóri». — Ложись, тебе завтра рано вставать.
Седрик горько, скорее как старик даже, вздохнул, но подчинился.
Покинув его комнату, Мэтт всю ночь и часть утра провёл на воздухе, выискивая своевольного грима, что никак не желал возвращаться на положенное ему место в адской псарне.
Гектор всё ещё выл и поскуливал в своей будке, вторя мелодии дождя. Казалось, кто-то ещё ревёт болезненно и скорбно, почти по-человечески, но звук тут же тонул в шуме воды, стоило только прислушаться.
Больше в округе не бродило ни единого чёрного пса, а босс не мог ошибаться, сказав, что грим поёт свою песню одному из жителей этого дома.
***
Сломанные наручные часы неприкаянного Аэта показывали «1».
Кэтрин, какая-то блеклая, с плохо скрытыми косметикой следами бессонницы, ушла в спешке, даже не пожелав сыну доброго утра. Мальчонка не то чтобы сильно расстроился, однако выглядел ещё более слабым, чем вчера. Спутанные каштановые кудри, испарина на отдающих синевой висках, карие глаза словно дымкой подёрнуты, ноги босые…
— Что случилось, Седрик? — Мэтт закрыл бестиарий, приложил ладонь к его бледному лбу. Не горячий. Из груди к собственному изумлению вырвался вздох облегчения.
— Я не болею, сэр. Я просто хочу, чтобы Гектор был дома. Ему холодно, сэр.
Интересно, влияет ли близость грима к умирающему на отмеренный тому срок? Проверять не особо хотелось, потому что… Потому что мальчонку… жалко. Вот чёрт!
— Оденься, я пока наложу тебе кашу.