И тем временем он вернулся к поглаживанию своего огромного брюха и сердитому ворчанию и отказывался видеть улыбку Аннабель, когда так делал. Что напомнило ему: почему он был в стельку пьяным. А она не была? Почему она никогда не была? А? Объясните мне это!
Кот, пробирающийся обратно между столов из туалетной комнаты, задавался вопросом о том же самом. За всю свою жизнь он никогда не видел Аннабель пьяной. И она выпила столько же, как и все, не так ли? Ну, не так ли?
Она ходила? Он вспомнил. Ага. Она сходила. Фактически, она была единственной, кто получал действительно серьезные вещи, приходящие с этим дерьмовым шнапсом. Погодите минутку! Шнапс! Она всегда пила шнапс! Может, если Я выпью шна… Подождите еще минуту! Я пил шнапс. Я пил его. Вот как я стал настолько развратен.
Он плюхнулся на свой стул, подумав: Загадка Вселенной!
— Мне нужен вампир, — сказал Карл, опять возникая возле вернувшегося Кота.
— Через минуту, — наконец парировал Кот.
И они зашипели друг на друга.
Аннабель снова заулыбалась. Но не слишком, или она не сомневалась, что потеряет равновесие, повернется килем на стуле в обратном направлении, и задрав подол, навернется о край барной стойки так, что голова разлетится как грейпфрут.
И тут она тихонько мысленно хихикнула, маленькие фиолетовые бабочки искрились вокруг.
Она никогда в своей жизни не была так основательно пьяна. Она сомневалась, что кто-то бывал в таком состоянии. И мысль о том, чтобы суметь присесть и пописать, была ее представлением о небе. Но разве женщины писают? Конечно они тоже. Нет. Они покрываются росой. Кони взмыливаются, мужики потеют, а женщины росеют. Правильно? Нет, это было что-то другое.
Но пописать звучало так ужасно. Так не свойственно леди.
И если она не рискнула шатаясь пройти в комнату отдыха на виду у мужчин, то она собиралась сделать нечто гораздо более не свойственное леди. Быть леди — установленный стандарт — было первостепенным. Она несла полную ответственность, она была совершенно уверена, за Команду Кроу.
В очень реальном смысле, более, чем она когда либо вполне понимала, это было правдой. Аннабель O’Бэннон была более чем просто царственной красавицей, строившей своих грубых мужчин по струнке. Она была их символом для остального мира, который они несомненно защитят, даже ценой мучительной смерти. Она была причиной, почему они продолжали сражаться, зная, черт возьми, что они в конечном итоге проиграют. Это случилось со всеми остальными. Это случится с ними. Но это не случится с Аннабель.
Они этого не знали, ее мужчины. То есть, они никогда осознанно не высказывали это, даже мысленно. Но это было так. Это было так, потому, что она, Аннабель, была такой. Именно так.
Она вела себя с мужчинами таким способом, свойственным только некоторым леди и другим волшебным существам, вызывающим одержимость. Способом заставить их сесть и съесть свою кашу или выпить свой напиток. Заставить их заткнуться и выслушать кого-то другого.
Она могла заставить их носить галстуки.
Она также обладала уникальной способностью даже остановить насилие, как раз когда она принудила Джека бросить этот Харлей — и не на того бедного стонущего байкера, как он собирался.
Ничего из этого не вытащило ее из-за барной стойки и в дамскую комнату. И она попросту должна была уйти. Затем возникла мысль.
— Молодой человек, — сказала она бармену среднего возраста, — Мне еще один. — Затем она соскользнула с табурета и приземлилась, слава Богу, на оба высоких каблука и смогла сделать несколько заплетающихся шагов к сладостному выходу, прежде чем Карл и Кот смогли преодолеть шок.
Двое мужчин посмотрели друг на друга. Еще выпивки? Еще-проклятой-выпивки? Она затевает еще один раунд и вот они, двое больших крутых парней, Истребители Зла отчаянно пытаются сфокусироваться на своих салфетках для коктейля, дабы сохранить баланс, ради всего святого, и она сможет еще…
Но что они могли поделать? Какой у них был выбор? Было ужасно и скверно так поступать, но альтернатива была хуже, сдаться было хуже.
Карл сглотнул, сказав, — Мне тоже.
Бармен, яркий, здравый, и садистический, спросил Кота, — Еще раз по кругу?
И Кот, с серым лицом и своей жизнью, проходящей перед его глазами, тупо кивнул.