— Доброе утро, Яков Платоныч. Да, сапожник Федор, что на Базарной, поведал мне прелюбопытнейшую деталь. Видите ли, высота каблука на этих башмачках два дюйма. Однако, обувший их станет выше не на два, а на три дюйма. – Выдержав театральную паузу и убедившись, что он всецело завладел вниманием начальника, Коробейников продолжил. – Весь фокус во внутренней пробковой стельке – на пятке она имеет толщину в целый дюйм.
Яков Платонович, присев на край своего стола, сложил руки на груди и задумался, в уме прикладывая новую информацию к уже известным уликам, пытаясь соединить разрозненные кусочки в общую картину. Федор так же рассказал, что подобные стельки сделать несложно, любой толковый сапожник сумеет. Трудно сам материал достать. Сам он конкретно эти не изготавливал. Оно и понятно – на момент подмены обуви циркачи были в городе чуть больше суток. Убийце пришлось взять уже готовые, возможно свои. В любом случае, нужно искать миниатюрную Золушку, которой башмачок придется впору.
— К слову о башмачках. Утром доложили, что на цирковом подворье у собаки изъяли пожеванные дамские туфельки. Возможно, они принадлежали Марго.
— Вот что, Антон Андреич, поезжайте-ка в цирк, заберите эти туфли, а заодно устройте дамам примерку тех башмачков, что у нас.
— Как примерку?
— Да, как в той сказке.
— А если они откажутся?
— А вы им принца пообещайте, — усмехнулся Штольман. – Придумайте что-нибудь, Антон Андреич. Вы, в конце концов, лицо уполномоченное.
Озадаченный новым поручением, Коробейников поднялся со стула и уже хотел было идти, как вдруг вспомнил про записку. Ладонь легла поверх листа, машинально придвигая его к себе.
— А, Яков Платоныч, хотел у вас спросить. Вы ведь спец по шахматам. Подскажите, какую фигуру могли бы назвать мельницей?
— Мельницей? Никакую. А вы что же, шахматами увлеклись?
— Немного. – Все еще что-то обдумывая, он тем не менее потихоньку подтягивал листок к краю стола. – Не сочтите за труд, Яков Платоныч, а может слово «мельница» иметь какое-то отношение к шахматам?
— Может. И имеет. Это тактический прием, чередующий шахи и вскрытые шахи. Таким образом, на каждом шагу угрожая королю противника, вы вынуждаете его обороняться, а сами безнаказанно захватываете другие фигуры, оказавшиеся «на линии огня». Можно сказать, «перемалываете» их одну за другой.
— Ясно. Да, пожалуй, это имеет смысл, — пробормотал Коробейников и постарался незаметно сунуть записку во внутренний карман пиджака. Наблюдай за ним не Штольман, а кто угодно другой, ему скорей всего удалось бы улизнуть. Но в этот раз удача была не на его стороне.
— Что у вас там? – затормозил его Яков Платонович.
— Где?
— В кармане.
— Ничего.
— Антон Андреич, вы со мной играть удумали?
— Никак нет, простите. – Он достал сложенный пополам листок и протянул Штольману. – Анна Викторовна записку передала…
Яков Платонович пробежал глазами по содержимому записки и сердито хмыкнул.
— Опять эти кони-мельницы. Что же, по-вашему, меня кто-то в шахматы разгромит? – спросил он с легкой укоризной. – Ох, уж эта ваша впечатлительность, Антон Андреич! А записка эта вовсе не от Ан… — он вдруг оборвал себя на полуслове, потому что почерк этот ему был знаком. Он достал из ящика стола другое письмо и сравнил: наклон, нажим, округлость линий — на первый взгляд все было идентично. Штольман свел брови к переносице и задумчиво смотрел перед собой: рот слегка приоткрыт, будто он собирался вот-вот что-то сказать, глаза беспокойно бегают, как если бы он мысленно просматривал папку по делу. Коробейников замер и не смел пошевелиться, ожидая, что с минуты на минуту сложится еще один кусочек картины, и сердечно сокрушаясь, что вновь сам не додумался.