— Ваше Величество… — начал было секретарь, но монарх, сверкая гневным взором, отмахнулся – ответ был ему не нужен.
— Немедленно за мной, ваша милость, — отчеканил он.
— Да, государь, — ровно ответил барон, но я заметила, как по лицу его разлилась бледность.
Проводив их задумчивым взглядом, я вздохнула и собралась вернуться к работе, но поняла, что Хендис забрал с собой документ, который был мне сейчас нужен. Покривившись от мысли, что придется идти за бумагой, я направилась следом за государем и его секретарем, но из кабинета так и не вышла, потому что, едва приоткрыв дверь, я услышала:
— Когда вы спрашивали, можете ли указывать баронессе на ошибки, кажется, вы забыли уточнить, что собираетесь не обучать ее, а унижать достоинство и оскорблять. Немыслимо! В каком лесу вас учили манерам? Или же ваш разум начал подводить вас? Быть может, вы утомились, поглупели, и пора отправить вас на покой?
— Государь…
— Молчать! — рявкнул король, и я опять прикрыла дверь, чтобы не быть пойманной на недостойном деле – на подслушивании.
А спустя несколько минут Хендис вернулся в мой кабинет. На лице его застыло каменное выражение. Он положил на стол документ, который случайно забрал с собой и буркнул:
— Через полчаса жду у себя документы. — После направился к двери, но не дошел и, обернувшись, выдавил: — Прошу меня простить.
Всё это заставило задуматься о причинах поведения барона в отношении меня. Даже считая, что мне не место на должности помощника секретаря, его милость мог быть холоден, но не груб. Значит, было что-то личное. Ну, не заплатили же ему за то, чтобы выжить меня из дворца! Хотя, признаться, мелькнула и эта мысль. Но Хендис был далек от дворцовых интриг. Он был сам по себе. Предан королю и только королю, и потому вряд ли на его отношение ко мне могла повлиять герцогиня, принцесса или кто-то еще. Значит, личное. И я решилась на откровенный разговор.
Он состоялся через два дня, когда его милость уже готовился покинуть свой кабинет. Мое появление он встретил неприветливым, даже враждебным взглядом, но колкостей говорить не стал. После выволочки, устроенной ему королем, Хендис цедил слова сквозь зубы, но не грубил.
— Что вам угодно, баронесса? — сухо спросил секретарь.
— Поговорить начистоту, ваша милость, — ответила я без обиняков. — Нам стоит объясниться.
— Слушаю, — сказал он, глядя меня.
— Я хочу знать, чем вызвала ваше недовольство. Я говорю не о работе, ваша милость, а о вашем ко мне отношении. Помнится, вы были добры ко мне. Что же изменилось? Что стало причиной вашей неприязни?
Барон вернулся за стол, уселся в кресло и заложил руки за голову. Его оценивающий взгляд прошелся по мне, и секретарь скривил губы в ухмылке. И хоть мне стало неприятно, но я сдержала возмущение и подошла к столу. Привалившись к нему бедром, я скрестила на груди руки и приподняла брови, обозначив немой вопрос. И Хендис подался вперед.