Ночь — время тревоги. Именно ночью Виктория переживала больше обычного, фантазируя на тему всякого негатива, а теперь и жуткие боли не давали покоя.
-Малыш мой ну потерпи, — уговаривала она «жителя» живота. — Подожди еще пару денечков.
Но у Харви на этот счет были другие планы. Он решил появиться на свет именно здесь и сейчас.
Не в силах больше терпеть, Виктория ползком о стену добралась до душевой. Омыв лицо от пота, девушка упиралась руками о раковину, поглядывая на отражение в зеркале. Лицо бледнело, а губы синели. Краем глаза, она заметила Эдварда в проходе. Он был взволнованным.
-Милая что происходит? — в привычной для него театральной манере вопрошал мужчина.
-Не знаю, — простонала она, сильно зажмурившись. — Кажется, это схватки.
-Боже родная, — воскликнул он. — Я помогу.
Глускин помог снять с девушки белье, подстелив полотенце на пол, куда и усадил жену. Виктория собрала сорочку под грудь, оголяя живот. Девушка упиралась ладонями в пол. Ее лицо искажалось гримасой боли, сведенные к центру брови и растянутые губы, были тому свидетелями.
-Что-то не так, — натужно стонала она. — С ребенком что-то не так.
Звук пилы и лязг металла насторожили обоих. Виктория инстинктивно хваталась за живот, Глускин в панике мялся, не зная как ей помочь.
-Глускиииин, — послышалось из коридора, в перерывах между звуками пилы. — Выходи урод. Я прикончу тебя, затем сожру твоего ребенка прямо из брюха его матери.
От этих слов Эдвард вновь погрузился в безумие, что врачи Маунт-Мэссив так упорно старались вылечить. Как под гипнозом он поднялся, и со стеклянным пустым взглядом последовал к коридору.
Балерина не знала что хуже. Отпустить его навстречу каннибалу, или чтоб Фрэнк сам сюда пришел? Пугали до чертиков оба варианта.
-Боже, — провыла она, чувствуя тепло в ногах.
Коснувшись рукой, Виктория увидела кровь. Это лишь придало куда больше паники. Девушка взывала толи от страха, толи от боли, толи от отчаяния.
А в голове как птица в клетке, билась мысль «где же ты Вэйлон?».
Звуки борьбы и крики из коридора придавали ситуации оттенок всепоглощающего ужаса и хаоса. Блейк готовилась к самому худшему исходу.
Ей становилось все хуже, в глазах мутнело, а тело было абсолютно мокрым от пота. Звуки казались приглушенными из-за звона в ушах, что буквально закладывал слух.
Мутным взглядом с тусклом свете ламп, она увидела силуэт человека. Сил паниковать больше не было, как и бороться. Лишь ближе она различила в нем Эдварда. Мужчина был серьезен, окровавлен, но не ранен.
-Эдди, — слабо хрипела девушка.
-Все хорошо моя родная, — твердо произнес жених. — Он больше не навредит нам.
-Эдди, — вновь позвала она. — Ребенок не выходит.
Глускин вернулся к реальности, услышав ее слова. Мужчина придерживал голову жены, утирая испарину с ее лица.
-Ты должен вырезать его, — уже еле шептала она, находясь на грани обморока.
-Но ты погибнешь, — возразил Эдвард, не сдерживая слез.
-Я знаю, — хрипела Виктория, судорожно хватаясь за его руки. — Или мы погибнем оба, Эдди он задохнется.
Глускину надо было принять самое важное решение в его жизни. И он принял, согласно воле Виктории.
Жених достал нож, и трясущейся от волнения рукой приставил холодное лезвие к натянутой коже.
Помешкав с несколько секунд, мужчина одним точным движением полоснул по животу, выпуская алую жидкость. Визг Виктории навсегда замер, в этих стенах отразившись от белой плитки. Девушка задыхалась в собственном крике. Едва она успевала набрать воздуха в легкие, как тут же его выпускала в новом крике.
Эдвард перерезал за свою жизнь очень много людей. И все они кричали одинаково. Но Виктория… Ее крик вспорол его сердце.
Разрезав стенки матки, Глускин вынул ребенка. Малыш был крупным, и, не смотря на маленький срок, абсолютно доношенный.
Он заливался криком, делая первый вдох и жмуря глазки. Эдвард, напуганный как мальчишка, держал этот маленький склизкий комочек в своих сильных руках.