Стефани мысленно поблагодарила его и взглянула на клоуна. Тот расслабленно улыбался, и ничего не делал, предоставляя ей все полномочия над его материальным телом. Она залезла на него, удобно присаживаясь на его бёдра, и сжала в руке стоявший член. И присаживаясь на него, удобно для себя, стала двигаться. Клоун, в её такт, стал толкать бёдрами вверх. Сверху, Стефани могла лицезреть его бледное, как и его лицо, тело. Самое приятное для неё, наверное, так это было чистое тело, с рельефными кубиками. Запах сахарной ваты стал проявляться значительно сильнее, как и запах бабушкиных оладий.
Пеннивайз, всё же, не смог сдержаться, и приподнял торс, оставляя Стефани сверху, проглаживая рукой по её бокам, — встречаясь руками со шрамам, — к её спине. Губами касаясь её шеи, оставляя засос, который имел горьковатый вкус, который за секунду, становился сладким. Он облизнул это место. Перешёл к ключицам, и ниже, так до сосков.
— Ах… — тихо простонала Стефани, и хотела бы заткнуть себя рукой, как тут, третья рука Пеннивайза оказалась рядом с её ртом, чтобы закрыть, но девушка поймала его большой палец, и засосала во рту, облизывая языком. Он напоминал ей, действительно, вкус сахарной ваты.
Четвёртая рука, запустила свои пальцы в её волосы. Её же руки удерживали своё тело на Пеннивайзе, схватясь за плечи. Ещё пара рук клоуна, взялось за её бёдра, и стали приподнимать, и опускать. Сам клоун вошёл в свой ритм, более быстрый, что доставлял великолепное удовольствие Стефани. Она почувствовала, как её возлюбленный встал на ноги, и стал быстрее, так как теперь… Выбивать ритм стало легче.
Она тяжело дышала, стонала, и затыкала себя посасывая палец клоуна. Пеннивайзу же не надо было дышать, но он всё ровно тяжело дышал. И словно по щелчку, оба потянулись к друг другу, и заткнули себя страстным поцелуем.
Томно вздыхая его аромат,
Вздыбившийся грудью,
Твои щёки горят!
Некий голос прозвучал в голове Стефани, и она знала, что это голос девочки, маленькой её, которая так сильно любит Пеннивайза. Теперь эта маленькая она и она сама, одно целое. И страсть, и любовь, и привязанность обоих, суммировалось. Они оба чувствовали, словно они сейчас взлетят. Нет, не внизу, как просит клоун, а к небесам, прося прощения у Бога. Стефани чувствовала, как она непобедима с ним, как не победима перед всеми только с ним. И никто ей больше не нужен. Никто. Никогда.
Они оторвались от поцелуя. Клоун-людоед слышал мысли её, так же ясно, словно он их читает. Он млел от них, он млел от неё самой. Её голос, её дыхание, её тело! Всё её тело пульсировало в его руках, она так была горяча, и она стала такой лёгкой, что он даже испугался, что она сейчас улетит от него, поэтому, с приближающимся оргазмом, он сжал её бёдра. Чтобы она точно никуда не ушла. Не в этот момент. Никогда. Ни за что.
Клоун не смог справиться, и облизал её шею, и укусил. Её плоть стала такой сладкой, такой сладкой и вкусной, что он был готов её съесть. Но он этого не сделает, нет, он имеет обладание над собой. Кровь с укуса стала стикать вниз, между грудью, по животу, вниз, где происходит самое жаркое в этой комнате. Стефани схватилась за его спину, в отмщении, — хотя скорее, бесконтрольно, — процарапала ногтями по его спине. Смешавшаяся боль, и наслаждения, стали причиной скорого приближения оргазма.
Он стал собирать длинным языком скатившуюся кровь. Она была так сладка для него. Что он был готов взреветь от счастья, но вместо этого, он подтянул к себе Стефани, поцеловал её, и зарычал в её рот от оргазма. Стефани же простонала, чувствуя свой оргазм, и мягкое тепло, вливающееся в её матку.