Я расправил плечи, царственно складывая свои могучие лапы друг на друга, таким образом демонстрируя, что согласен с ним. Да и в конце концов, мне всегда было приятно слышать комплименты в адрес своей скромной персоны. Очень поднимает самооценку, знаете ли (хотя не то чтобы у меня с ней были проблемы).
— Облик, конечно, благородный, не спорю, — кивнул я, — да только с этой гривой ни черта не видно. И чешется постоянно. — Я потряс головой в доказательство собственным словам, и на мою величественную морду упало несколько закрывающих взор локонов.
Птолемей посмеялся, отложил свои записи в сторону и протянул ко мне свою руку. Я дернулся так, словно боялся обжечься и взглянул на него с недовольством и недоумением одновременно.
— Ты чего творишь? — спросил я.
— Хотел почесать тебя, — пожал плечами Птолемей, все-таки убрав руку обратно.
— Я мог бы тебе это позволить, если бы ты приказал мне. — Я еще раз гордо махнул головой, чтобы стряхнуть мешающие пряди с глаз и лучше его видеть. Мне показалось, что мои слова не будут звучать достаточно внушительно, если при этом моя грива будет взъерошенной, как у чучела. — А так прошу не распускать руки. Мы, джинны, не очень это жалуем.
Птолемей хмыкнул и вернулся к своим записям.
***
После путешествия в Иное Место Птолемей долго не мог очнуться. Он пробыл там несколько часов по земному времени, и это отразилось на его физическом теле. Он почти час лежал в своем пентакле, все еще сжимая в безвольных руках железный анкх, не в силах подняться. Я не знал, что конкретно произойдет с ним, когда его дух покинет тело, но подозревал, что ничего хорошего. И вот, доказательство. Впрочем, Птолемей, наверное, и сам понимал это, и пошел на риск сознательно. И что-то мне подсказывало, что он ни о чем не жалел.
Когда ему все-таки удалось кое-как совладать со своими конечностями, я помог ему подняться на ноги и довел до стоящего подле его стола кресла. Птолемей тяжело опустился в него, положив руки на подлокотники и закрыв глаза. Дыхание его было тяжелым и обрывистым, но постепенно оно выравнивалось. Я уселся перед ним и взглянул на своего хозяина. Волосы почти полностью поседели, от его темных, почти черных локонов осталось лишь несколько тусклых прядей. Вокруг глаз залегли глубокие морщины, которые, как я был уверен, не сгладятся со временем. Смуглая кожа будто бы посерела и выглядела так, словно ее только что сняли с мертвеца. Его руки стали еще более тонкими и костлявыми, чем были до этого. Ноги выглядели, как две сухие тросточки: казалось, если он на них наступит — они тут же сломаются. И тем не менее на его изможденном лице сияла слабая, но самая счастливая улыбка, которую я когда-либо у него видел.
— Я сделал это, Рехит? — первые его слова за все то время, что он вновь на Земле. Я видел, что даже шевелить губами ему было трудно.
— Сделал, — кивнул я. — И заслужил тем самым мое доверие. — Я без капли иронии поклонился ему. Птолемей устало усмехнулся. — А еще это. — Я подошел поближе и склонил перед ним свою львиную голову.
Птолемей застыл в нерешительности и уставился на меня с немым вопросом в карих глазах, которые несмотря ни на что, блестели также ярко, как и всегда.
— Можно-можно, — успокоил я его. — Ты ведь всегда хотел это сделать. Валяй.
Птолемей с большим усилием поднял свою правую руку и потянулся ко мне. Я, видя, как тяжело ему дается даже это незамысловатое действие, подвинулся вперед и сам подставил гриву под его ладонь. Его поглаживания были робкими и несмелыми, было такое впечатление, словно он все еще боялся причинить мне неудобства. Возможно, так, но я скорее склонялся к тому, что ему сейчас просто тяжело, и у него еле хватало сил на такие простые манипуляции. Наконец он ласково почесал меня за ухом (я понял, почему питомцам это так нравится), а после вновь уложил свою руку на подлокотник кресла. Выглядел он еще более уставшим, чем прежде, но и более счастливым, стоит заметить.
— Спасибо тебе, Рехит, — прошептал он, и я действительно услышал в его голосе искреннюю благодарность.
***