— Нет у меня ничего, старик. Я беднее церковной мыши, — сердито ответил Берил, все больше раздражаясь на такую наглость.
— Есть, — жестко обрубил его старик и шлепнул панамой по земле. От удара часть ветхой соломы осыпалась, придавая еще более неряшливый вид старому головному убору. Таких панам Трэй не видел с самого детства, носили их пилигримы, что шли к границам Южных Земель в горячие пески Ашвары, в попытке донести свет веры до варварских племен. Только с возрастом Берил понял, что нет никаких варваров — все это лишь ширма для своего собственного невежества и эгоизма, которые не признавали другую культуру.
На долю секунды Трэй подумал, что перед ним один из тех пилигримов, но быстро взял себя в руки. Дашь слабину один раз, считай, пустил трещину.
— Нет, и не было. Лучше выкинь эту соломенную гниль. — И зашагал прочь.
Только старик не угомонился, а зло крикнул в спину:
— Пусть накажет тебя за поступки твои, да за вранье твое, сильнейший из духов, Варун еми!
Трэй не понял, что дотронулось до его спины, но обожгло жаром сильно, он даже охнул тихо, резко разворачиваясь назад. В ногах у него лежала та самая соломенная панама, но старика нигде не было — тот, как в воздухе растворился. Берил тогда первый раз прочитал молитву, перевирая слова. Жутко стало, никогда он не сталкивался с чем-то странным, даже в загробную жизнь не верил, находя проживание в Аквитане уже достаточным наказанием для его души, но глаза его не обманывали — старик испарился за мгновение. И списал бы он все на летнюю жару, да жажду, мучившую его, вот только, как панаму-то объяснить?! Прикасаться он к ней побоялся, поэтому отошел на несколько шагов, а потом резво припустил до убежища.
В голове так и било колоколом: — Уходи, не смотри, забудь!
За день ничего странного не произошло, и Трэй совсем позабыл о неприятной сцене, но поздно вечером смертельный страх накрыл его с головой, задувая последний огонек в настольной лампе.
Трэй Берил превратился в соломенное чучело.