Возможно, я не доставлю тебе этого письма. Может быть, я его сожгу, не знаю.
Я скучаю по тебе, Элисон. Я хочу, чтобы я мог снова все исправить, чтобы я мог повернуть время вспять на полдень четверга, когда я начал вести себя так глупо и отвратительно. Но жизнь так не устроена. Нельзя просто заставить плохие вещи исчезнуть, независимо от того, как сильно ты этого хочешь. (Ну вот, я так расстроен, что закончил предложение предлогом - теперь я знаю, что сожгу его.)
Я люблю тебя.
Я надеюсь, что ты не презираешь меня.
Я страдаю без тебя, но это все моя вина, и я знаю, что заслуживаю страдания.
Если это конец, то, наверное, так оно и должно быть.
Живи счастливо, Элисон.
Со всей моей любовью, Эван.
Разум Элисон охватило оцепенение. Она сложила письмо, сунула его в конверт и взяла вазу с нарциссами. Внесла их в дом, задом закрыв дверь.
- В чем дело? - воскликнула Хелен.
Элисон покачала головой. Она не отважилась заговорить, ее голос дрогнул бы, и, возможно, она разразилась бы слезами.
- Ну, все правильно, цветы. Я же говорила тебе, что он одумается.
Она поднялась по лестнице в свою комнату, поставила вазу на комод и села на кровать. Она вытащила страницы из конверта и перечитала их снова.
Он описывал свои сон. Это было похоже на сон. Она с трудом могла поверить, что он написал письмо такого содержания. В нем была тоска, отчаяние. Даже намек на угрозу самоубийства в ссылке на "Гамлета", от которой он поспешил отказаться, но которая, тем не менее, там осталась.
Элисон сказала себе, что должна быть в восторге. Разве не этого она хотела: чтобы он раскаивался и умолял ее вернуться к нему? Но восторг ее не посетил. Письмо было почти тревожным. Неужели она так много значила для него?
Хотела ли она настолько много для него значить?
Он казался почти одержимым.
Элисон, откинувшись назад, легла на кровать, прижав письмо к животу, и уставилась в потолок. Она сбросила одну из своих босоножек, услышала, как та шлепнулась на пол, затем скинула другую. Она почувствовала себя измученной, как будто только что вернулась с долгой прогулки. Она глубоко вдохнула. Ее легкие, казалось, дрожали, когда она выдыхала.
Ты ведь хотела, чтобы он вернулся, не так ли? Что ж, он твой. Если он тебе нужен.
Ты должна на это отреагировать.
Как-то.
Эван, наверное, сидит в своей квартире, смотрит на телефон, ждет, гадая, посмеялась ли ты, прочитав его письмо, или заплакала. И - очень возможно - думает, что был дураком, открывшись таким образом.
Жестоко заставлять его ждать.
Я должна немедленно спуститься вниз и позвонить ему. Или пойти к нему домой. Пусть это будет похоже на его мечтательный сон. Не говорить ничего, когда он откроет дверь, просто поцеловать его.
Не надо для него все так упрощать.
Может быть, я вообще не хочу к нему возвращаться.
Что же мне делать? Может быть, притвориться, что я не получала цветы и письмо, вести себя так, будто ничего не было.
Элисон лежала и размышляла. Она чувствовала себя ошеломленной, растерянной, полной надежд, но и немного напуганной.
Она прикрыла лицо подушкой. Темнота была хороша. Мягкая подушка была приятной.
Позже, - подумала она. - Я предприму что-нибудь позже.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Роланд был в недоумении. Он снимал наручники, прежде чем столкнуть ее вниз по лестнице в подвал, и не надевал их снова, потому что она уже не могла оказать сопротивление, и ему нужны были свободные руки. Так почему же теперь, когда он закончил, он снова оказался прикованным к ней наручниками? В этом не было никакого смысла.
Он знал, что больше не надевал наручников.
Неужели OHA это сделала? Нет. Эй, эй. Она ведь мертва.
Тогда как?
Он почувствовал укол страха.
Порывшись в кармане, где хранился ключ, он смутно гадал, почему он вообще был в одежде. Разве он не оставлял ее наверху?
Ключа не оказалось.