Это не они…
— Им нужно завыть… Мэт, если эти… если они решат, что гончих больше трех… мы успеем.
Нет. Нет! Псы не произносят ни звука. Никто, кроме Сета, который тихонько, совсем чуть слышно умеет рычать. Мэт слышал гончих за дюжины, дюжины километров. То был не вой: то был гул, громыхающий, вездесущий.
Тоши уговаривает собак шепотом, как мог бы уговаривать людей.
Шаги.
Их обнаружили!..
Стая замирает напряженно. А Тоши вдруг… завывает.
Мэт закрывает ему рот рукой. Пятится назад, тащит за собой — инстинктивно. Обратно в тень, в тишину, в безопасность…
Что ты наделала, Дора?.. Он всех погубил.
…Вой разрезает синий вечер пополам и вспугивает птиц. Их крылья хлопают, их визги заполняют мерзлый воздух, разносят эхо, как заразу, по кладбищу высоток.
Три голоса. Протяжные, зловещие, высокие — и замирающие, и начинающие заново. Вой содрогает воздух. Не волчий вой, иной — поднимающийся как из-под земли.
Тишина уносит ноги. Псы гонят ее прочь. Впервые.
Псы гонят прочь мародеров — свергают городских царей.
А затихнув, они наконец — наконец — расправляют плечи. И выходят без страха, как и положено им выходить, как закляла их природа.