— Тебе лучше уйти.
— Лулу…
Льюис застыл. Затем сорвал медальон со своей шеи и отдал его Эмми. Сжал ее руку в кулак до боли и прошипел:
— Передай ему, передай Могильщику, что я обошел все таежные тропы — и видел столько трупов моего народа, сколько он не схоронит за весь свой век. Передай ему: пусть скажет моим предкам, что собирать уже некого, что возрождать уже нечего, что последний из рода не подарит смерти собственных детей. Передай ему, что не надо спасать меня. Потому что я вернулся за своим светлячком. Он — это все, что у меня осталось.
— Светлячком?..
Только затем Льюис отпустил ее и поднялся с места, и Эмми вдруг очнулась — и вспомнила, как дышать, потому что все это время, все время, что он говорил, она не могла. Она проводила взглядом его жилистую спину и зашлась всхлипами, стискивая в руке холодный металл.
XI
Эмми сорвалась к Дану в больницу еще на рассвете. Он пришел в себя в полдень и сразу попытался подняться, но она положила руку на его грудь, вынуждая опуститься обратно. И его прошибло. Как разрядом дефибриллятора.
— Ч-ш-ш… Врачи сказали: тебе нужно время, чтобы восстановиться.
Дан смотрел на нее и знал: она умирает. Эмми вложила в его руку медальон и, прежде чем Дан осознал, они сжали его между ладоней. Эмми сказала:
— Я не знаю, что это, Дан… Но я знаю, что оно уже забрало Лулу…
Он ничего не мог ответить ей: оно уже забрало и ее. Он только смотрел, только касался ее волос. Он знал: когда она начнет уходить, врачи не помогут.
— Он просил передать, что ваш «общий знакомый» спас тебе жизнь. Сказал: ты поймешь.
Дан понял. И потерянно разомкнул губы. Эмми улыбнулась ему и прошептала:
— Никак не могу согреться…
Он поднялся и прижал ее к себе, и держал крепко. Она не рассыпалась. Просто встало ее сердце. Перестало биться…
— Эмми?..
Ее дух вышел из тела и потерянно оглядел их — обнявшихся… и до того, как она осознала, она разлетелась в пепел.
========== Глава 5. Белый светлячок ==========
I
Он столько времени ждал! Теперь он взрослый: может пойти с другими в лес. Лулу дрожал от нетерпения, переминаясь с ноги на ногу. Сегодня было его первое обращение.
Он пытался казаться очень серьезным, но то и дело, натыкаясь на взгляды старших сестер и братьев, расплывался в улыбке — и тут же опускал вниз голову, чтобы не быть замеченным. Джули, конечно, все видела. Она была к нему внимательней других. Она взъерошила ему волосы, и его пробрало вечером. Он вдохнул запах остывающей земли и прикрыл глаза.
Джули шепнула:
— Только не отключайся. Кричи, царапайся, плачь, злись — что угодно, но не отключайся.
II
Слова дошли до него позже. Как соломинка, за которую он попытался схватиться. Уже после обряда инициации. Он помнил только, как сгорали священные светлячки, как полыхал костер и как зловеще смотрела на него с неба луна, как приближалась, как становилась слишком большой для человеческих глаз, потому что его глаза переставали быть человеческими.
После первого десятка хрустнувших костей заложило уши кровавым шумом — и он перестал ощущать собственное тело и боль, тогда как боль была его телом. Осталась лихорадка. Остались только жар и дрожь, как если бы он свалился в самое пекло. О, он кричал. Он никогда еще так не кричал.
А когда все закончилось, когда он снова ощутил себя, он рухнул плашмя и лежал без движения. Остатки боли разливались по телу, и его потряхивало, словно от разрядов электричества. Джули заходила вокруг него. Она рычала и тыкалась в него мордой, и просовывала голову под его животом, вынуждая подняться.
Каким чудом он встал — знает только луна. Но он встал. Лапы тут же подкосило, но он удержался. Его заносило. Лесной гам ночи навалился со всех сторон. Весь мир обрушился на него: он ощущал каждым волоском на теле слабый ветер, он слышал — как копошится подземная жизнь, как одна за другой в сотнях метрах друг от друга и от него слетают с веток птицы… ночных жуков, лягушек в болотах и всплеск воды в озере. Он слышал все. А запахи…
Он взвыл. Он бежал на своих новых лапах так быстро, как они ему позволили, и плотно прижимал уши к голове, потому что ветер свистел оглушительно…
Он представлял это иначе: природа откроется ему, как целая вселенная, и он войдет в нее, восхищенный и влюбленный, царь и подданный, непревзойденный хищник в своих землях. Вот только он не мог контролировать ни один свой инстинкт, словно все нервы разом оголились, словно их замкнуло — и они вышли из строя и управления.
Джули сказала: человек сильнее зверя. Теперь бы он поспорил. Теперь, когда он нашел добычу — и затаился. Он не был голоден, но голод овладел им, и он скалил зубы, и он безумел от жажды. В эту секунду мысль прекратилась. В эту секунду человек в нем прекратился. Это оказалось просто — переступить черту. Один шаг.
Или прыжок. Он ухватил филина лапами и вцепился в крыло, набрав полную пасть перьев. Он свалился с добычей на землю, стал рвать ее когтями и клыками. Он рычал, хмелел и свирепел от запаха свежей крови.
Пока перед глазами не замерцал белый огонек. Его крылья звучали мелкой быстрой дробью. Зверь замер, попадая под гипноз священного образа. Челюсти разжались сами по себе.
Светлячок опустился на филина. Казалось, он становился все ярче — свет разрастался, разрастался, пока не заволок глаза белым… И в этом свете, как во сне, уже не зверь, но мальчик увидел, словно силуэт касается рукой его щеки — и ведет вниз костяшками пальцев, по губам, стирая кровь.