Мне кажется, что порой я отношусь к ее травмам недостаточно серьезно. Последние полгода я ходил вокруг нее на цыпочках, стараясь не замечать очевидное, чтобы она не ощущала, сколь много она лишилась. Но что если, потакая ее нежеланию обсуждать события той ночи, я невольно делаю только хуже?
Черепно-мозговая травма похожа на любую другую телесную травму. Она требует реабилитации. Нужно упорно работать, чтобы вернуть утраченную силу. Я прошел трехмесячный курс физиотерапии, чтобы восстановить раненое плечо, но с травмой Лейлы мы поступили диаметрально противоположным образом.
Мы не тренировали ее мозг… предоставили ему возможность восстанавливаться самому.
Мы не признавали ее травму, поставили вопрос на паузу в надежде, что Лейла исцелится сама по себе. Но этого не случилось. Она исцелилась физически. Но, как мне кажется, не эмоционально.
— Ты сейчас разговаривал по телефону? — спрашивает она.
— Нет. А что?
— Когда я спускалась, мне показалось, ты говорил.
— Я говорил, — спешно отвечаю я, — сам с собой. Не по телефону.
Лейла принимает мои объяснения за чистую монету. Затем открывает холодильник и рассматривает содержимое полок, но, так ничего и не взяв, захлопывает дверцу.
— Хочешь, я приготовлю тебе завтрак? — предлагаю я.
В ответ она издает стон.
— Я набрала два килограмма за эту неделю. Больше не буду завтракать.
— Мы же в отпуске. Тебе надо набрать еще минимум четыре килограмма, чтобы можно было считать нашу поездку успешной.
— Ты милый, — улыбается она. — Но если я наберу еще четыре килограмма, больше не смогу купаться в бассейне голышом. Буду сама себе противна.
Я подхожу к Лейле и заключаю в объятья. Мне неприятны ее слова. Не нравится, что ее огорчает такая ерунда, как незначительная прибавка в весе за время отпуска. Я размышляю о наших отношениях, пытаюсь вспомнить, что такого я мог сказать, что заставило бы ее думать, будто ее тело заботит меня больше, чем она сама. Я часто говорю Лейле, что она сексуальна, но вкладываю в свои слова позитивный смысл. Возможно, этот акцент на внешней привлекательности вынудил ее придавать внешности излишнее значение.
Я беру ее лицо в ладони.
— Я люблю тебя, Лейла. И моя любовь не зависит от цифр на весах.
Она улыбается, но ее улыбка не касается глаз.
— Я знаю. Но все равно хочу быть здоровой.
— Отказ от еды не способствует твоему здоровью.
— Как и «Поп-тартс»3 или «твинкис»4, но вся кухня забита вредной едой.
— У нас отпуск, — говорю я. — А в отпуск только тем и занимаются, что едят всякое вредное дерьмо, ленятся и спят допоздна, — я целую ее. — Тебе надо войти в отпускной режим, пока он не закончился.
Лейла обнимает меня за талию и упирается лбом мне в плечо.
— Ты прав. Нужно расслабиться и получить удовольствие от следующей недели. — Она отстраняется. — Знаешь, от чего я не могу отказаться? От мексиканской еды. Особенно от тако.
— Тако звучит заманчиво.
— И от маргариты. Где здесь поблизости можно поесть тако и выпить маргариту?
Предложение выйти из дома наполняет меня сомнениями. Хочется сводить ее куда-нибудь, и я рад, что ее так взбудоражила затея поесть тако, но меня по-прежнему распирает от тысячи вопросов, которые я хочу задать Уиллоу. И я не смогу их задать, если мы уедем из дома, а я буду за рулем и сосредоточу все внимание на Лейле.
— Уверена, что хочешь ехать куда-то? До ближайшего ресторана почти сотня километров.
Лейла решительно кивает.
— Да. Хочу выйти из дома. — Она целует меня, встав на носочки. — Я в душ.
Едва она выходит из кухни, я мчусь к ноутбуку и открываю его.
— Ты еще здесь? — спрашиваю я, надеясь получить хоть какой-то ответ.
Я неотрывно смотрю в монитор, но ничего не происходит. Терпеливо жду, пока со второго этажа не доносится шум воды в душевой. Я повторяю вопрос.
— Уиллоу? Ты еще здесь?
Секунды в ожидании ее ответа тянутся бесконечно долго. Но вскоре клавиши вновь утопают в клавиатуре, и я выдыхаю с облегчением, пока она печатает ответ.