— Наверное, ты тоже голоден, — с содроганием Элли прикоснулась к ледяной морде животного. — Но я понятия не имею, чем тебя кормить… Ты ведь мертвый.
Месс положил голову на ее плечо, протяжно выдохнул и попробовал на зуб капюшон плаща — от него пахло хозяином. Элли тоже чувствовала этот запах — сухой, душный, но совсем не резкий. Когда вечером начался ливень, Элли не задумывалась, чью вещь она накидывает на плечи. Теперь ей стало не по себе; тяжелая, темная ткань с тусклой вязью рун по краю, кованая застежка у горла и тусклый, то ли выцветший от старости, то ли просто едва заметный герб на груди — ее саму могли принять за некроманта.
Рядом с дорогой пробегал маленький ручеек, в котором Элли смогла набрать воды и умыться; спутанные ветром волосы девушка так и не смогла расчесать и просто накинула на них капюшон. До поселения было миль шесть, но холмистая местность скрадывала расстояние. Некоторое время девушка шла пешком, не желая снова садиться в опротивевшее седло; по правде говоря, она побаивалась огромного черного жеребца, и лишний раз старалась не подпускать его близко. Элли твердо убедилась, что животное плотоядное, когда конь, едва сдерживаемый поводом, направился к пасущимся на холме коровам. Девушке стоило огромных усилий удержать его на дороге: в ход шли увещевания и угрозы, но спас дело маленький кусок холодной курицы.
Они прошли милю, когда Элли все же пришлось вскарабкаться на спину животному: впереди показалась человеческая фигура. Имея печальный опыт, девушка решила сразу оградить себя от лишних вопросов — низко надвинула на лицо капюшон, уверенно взяла в руки поводья и выпрямилась в седле. В таком положении езда верхом могла доставлять удовольствие только истинным ценителям такого способа передвижения. Как раз за него Элли и пыталась сойти.
Незнакомцем оказался вытянутый и худой мальчик лет десяти. Босые ноги, черные от дорожной грязи и пыли, выпущенная холщовая рубашка, короткие, обрезанные у колен штаны — мальчик был обычным крестьянином. Поравнявшись с Элли, он сначала застыл, приоткрыв от удивления рот, и стоило девушке чуть повернуть голову, как тут же рухнул на колени.
Ей понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что произошло. Ее приняли за чисторожденную, а может быть, даже и за кого похуже. Как иначе объяснить, что мальчишка глотает дорожную пыль и мелко трясется от страха? Из такого положения нужно было извлекать пользу. На въезде в поселение у одинокого путника могут потребовать предъявить клеймо, которого у Элли, разумеется, не было; с мальчишкой, который почтительно будет идти впереди, это может и не потребоваться.
— Встань, — она попыталась сказать как можно строже, но не грубо; вышло плохо — горло пересохло, и вместо слов до мальчика донесся низкий, почти злой, хрип. Конь, удивленно всхрапнув, переступил с ноги на ногу. — Ты проводишь меня до города.
Мальчик, не поднимая головы, еще ниже растянулся на земле, выражая полную покорность. Затем встал и робко потянулся к поводьям. Руки у мальчишки дрожали, а в глазах плескался страх. И Элли было гадко.
— Как тебя зовут? — спустя пару минут спросила она, пытаясь примириться с совестью.
— Малвин-младший, госпожа, — робко ответил мальчик.
Разговор оборвался; строго говоря, им просто не о чем было говорить. Спрашивать у мальчика что-то более было бы неразумным — это могло вызвать подозрения. Но ехать в полном молчании было невыносимо тяжело.
— Как называется твое поселение?
— Старый схрон, госпожа.