Рядом с воротами была древняя, резная и вся в паутине лебедка; в прошлый раз его духи вышли из повиновения, когда он приказал им крутить ее. Но сегодня все обойдется без происшествий — мятежный дух давно наказан и сломлен.
Призраки, повинуясь приказу Корвина, обступили механизм, и тот, с протяжным скрипом, пришел в движение. Духи стонали, корчились от боли, падали на колени, но не выпускали рукояти, скованные волей некроманта. Корвин же не обращал на них никакого внимания. В первый раз проходить на ту сторону тяжело — лебедку нужно крутить самому, а она — обжигающе холодная, и каждый ее поворот отдается во всем теле так, словно это не толстая цепь намотана на барабан, а твое собственное тело. Ворота открываются, и ты можешь пройти; но беда в том, что нужный тебе ответ не там, и ты вынужден убираться обратно, поджав хвост и зализывая раны. И так до бесконечности, пока не соберешь свою армию рабов, которые будут открывать ворота за тебя. И нельзя ограничиться двумя-тремя или десятком — потребуются сотни.
Ворота скрипнули, и духи со стоном отползи во тьму; Корвин вновь приложил руку к холодным створкам и закрыл глаза, вслушиваясь в неясные образы.
Одной силы никогда недостаточно.
— Cuvântul lui a poruncit din drum, — тихо выдохнул он, — Sunt Corwin, fiul lui Etara si Marie, moştenitorul generate de către comandantul de coşmaruri şi fantome. Deschideţi!
Огромные петли заскрипели, и створки медленно приоткрылись ровно настолько, чтобы мог пройти человек. Из проема плеснуло холодным светом, а ветер принес сухой, горячий воздух. Корвин, чуть нахмурился, вскидывая руку, защищая глаза от мелких песчинок. Привратник недоволен — его громоподобный голос отдается в его голове, требуя, чтобы путники представились.
— Я — Корвин, сын Этара и Мари, наследник порожденных кошмаров и повелитель духов, — раздраженно крикнул мужчина, перекрывая шум ветра. — С каких пор у меня должно быть другое имя?
И прежде чем ему успели ответить, за спиной мужчины раздался шум — словно кто-то споткнулся и растянулся во весь рост на каменной дороге, сдобрив свое падение возгласом на неизвестном языке. Некромант даже не шелохнулся — только лишь прикрыл глаза, выжидая продолжения.
— Меня зовут Элли Новак, — девушка наконец-то поднялась и оттряхнула платье, — и у меня нет никаких титулов, потому что в моем мире это не принято.
Она встала рядом с Корвином, гордо вскинув голову и расправив плечи. В глубине души некромант изнывал от желания узнать, что же такое сказали этой девчонке духи, что она настолько возмужала; а еще ему было интересно, каким именно образом девчонка оказалась перед Вратами, ведь он запретил ей переходить черту.
А Элли и сама бы не смогла объяснить, что именно сподвигло сделать шаг вперед. Может быть царящая в комнате тьма и стихия, в завываниях которой слышался потусторонний шепот, а может быть и то, что шепот этот был на ее родном польском, а может быть любопытство и скептицизм — так или иначе Элли сделала шаг и теперь стояла на пороге в другой, загробный мир.
***
Она очень смутно помнила, как именно они прошли огромные ворота и оказались на широкой дороге. Здесь не было ни травы, ни неба, ни птиц, ни животных — мир за обочиной казался огромным сгустком тьмы. Корвин шел впереди, так и ни разу не взглянув на свою спутницу, и Элли чувствовала, что тот злится.
Мистическая и пугающая «та сторона» не оправдала ожиданий Элли. Пока она жила в борделе, служанки, как это было в здешних обычаях, вечером на кухне собирались возле камелька и самозабвенно сплетничали. Никто не прогонял Элли, и та, спрятавшись в тени комнаты, внимательно слушала порой откровенные неурядицы или пошлые сказки о соседях. Но несколько раз разговор заходил и о серьезных вещах. На следующий же вечер после того, как Элли отхлестали плетью на заднем дворе, служанки шушукались о магии и всём ей сопутствующем. Хоть Элли и было плохо, но она смогла уяснить для себя несколько простых вещей: из людей магией обладают только чисторожденные и еще загадочные ренегаты (имя последних произносилось шепотом), еще остатки подобной силы сохранились у других рас, но те уже почти совсем угасли; и существует некая «та сторона», где чисторожденные и получают эту магию. Простым людям туда нельзя — духи карают каждого смельчака, а чисторожденные делиться знаниями не хотят. А еще чисторожденные редкие снобы, гордецы и эгоисты. И, в общем-то, Элли никак не могла опровергнуть этот портрет — Корвин ему соответствовал.
Пока путешествие по загробному миру, вопреки всем россказням и домыслам, напоминало обычную прогулку; Элли догадывалась, что это — обманчивая легкость, и вызвана она скорее мастерством ее спутника, нежели везением или удачей.
— Здесь нужно будет повернуть, — холодно процедил некромант, не оборачиваясь на девушку, — если боишься, то закрой глаза и дай мне руку.
Они сошли с обочины рядом с большим камнем, на котором Элли смогла разглядеть царапины, которые складывались в какой-то неизвестный ей символ. Перед ними стояла плотная, непроницаемая завеса тьмы; настолько плотная, что девушка была уверена, что приложи она к ней руку — почувствует холод камня. Корвин спустился с дороги, не сбавляя шага, и уже наполовину скрылся во тьме, когда Элли смогла заставить себя двинуться вперед. Каждый шаг заставлял ее сердце биться сильнее, почти панически; девушка была на грани того, чтобы остановиться посреди дороги и остаться одной. Но Корвин цепко схватил ее за руку и рывком притянул к себе; с легким вскриком она, крепко зажмурившись, головой вперед пролетела через плотную тень и упала на колени.