<p>
Даже самая ничтожная мечта, сбываясь, лучится счастьем. Иричилль видел подобное много раз... Но именно тогда узнал, каково его призвание.</p>
<p>
Он — маленький исполнитель маленьких желаний. Но для Леса и нет ничего малого и неважного. Всё имеет и причины, и значения, и следствия. Корни, побеги и плоды.</p>
<p>
Когда тёмный, сопревший в осенних ливнях субор высветлили искры ажурного инея и побелили ломкие хлопья снега, Иричилль отправился в дальнее странствие. Глазами бесстрашного путешественника спящий Лес видел красочные, захватывающие сны о солнечных краях, не ведающих оцепенения.</p>
<p>
Иричилль вернулся к таволговой поляне, затерянной в сосняке, когда обледенелый снег, проседая, впитывался в землю. Невесомый лесной дух не оставлял следов на грубой ноздреватой поверхности оплывших в еле ощутимом вешнем тепле сугробов. Но обрёл голос, с неземной лёгкостью пронзающий гул раскаченных ветром крон. Тонкий и хрупкий, как ледяная иголочка, вышивающая никогда не повторяющийся узор на сказочном полотне, называемом людьми тишиной.</p>
<p>
Эти скитающиеся в иллюзорном безмолвии великаны ощущали беспросветный взор Иричилля как прикосновение. Лёгкое и настойчивое. Как падение на плечо неостывшей частички пепла, как попытка неизвестности потрогать сердцебиение. То, что настораживало и заставляло напрягаться и беспечных, и донельзя самоуверенных пришельцев. Всякий человек, привлекший внимание лесного духа, останавливался, замирал и, поняв, что присутствие некоего живого существа ему не мерещится, озирался в растерянности, пытаясь разглядеть того, кто застал его врасплох. И завидев Иричилля, вздыхал с облегчением. Нередко и улыбался. Так вот же кто это. Птичка. Всего-то маленькая пушистая и глазастая птаха на длинных ножках. Вот кто шевелит тонкие веточки и шебуршится у корней.</p>
<p>
Зоркий лесной дух Иричилль, верный призванию, исполнял маленькие смутные желания больших пришельцев. Он, с лёгкостью очаровав заплутавшего в чаще гостя, выводил его на знакомую тропку. Он мог показать не вытоптанную земляничную полянку невезучему лакомке. Или брод через змеящийся в овраге бурый ручей. Или выманить незадачливого грибника с полупустым лукошком к россыпи лисичек, выглядывающих из-под щетинистого тёмно-зелёного мха.</p>
<p>
Он творил крошечные чудеса, каковые были ему по силам. Зная, что гости не видят в столь маленьких удачах ничего чудесного. Но ведь они и не жаждали никакой волшбы. А если и грезили о чём-то совершенно необыкновенном, то воплотить такие мечты лесной дух не волен. Не понимал Иричилль, отчего люди считают чудом небывальщину.</p>
<p>
Но неназойливое служение пылкого кудесника пущи играло всеми красками волшебства, когда он встречал на тропе неумолчного шороха гостью с длинными волосами, неизменно украшенными паутиной и хвоинками. Она не узнавала его, конечно же. Для неё всякий раз он был просто зарянкой, птахой с рыжей грудкой, пламенеющей в лесном сумраке. Она не задумывалась о том, что ничего не бывает просто так.</p>
<p>
Ей нездоровилось. Она часто уставала и ходила с трудом, прихрамывая, или же, закаменев, подолгу не могла сойти с места, пережидая обострившуюся ломоту в суставах. Но вдруг её внимание отвлекал мелькающий на расстоянии выдоха негасимый огонёк, и боль отступала. Сама тяга к всенепременно сбывающимся чудесам оказалась целительной. В глубине души гостья верила, что со временем Лес поглотит недуг, поразивший её в том возрасте, когда страшным заболеванием считаются прыщи на лбу. Иричилль видел её сокровенные мысли так же явственно, как он видел ёрзающих на донышке не взбаламученной лужицы щитней.</p>