Да, к молодильным средствам барышне рано прикладываться. Ей школу бы ещё закончить, пожалуй.</p>
<p>
— Сомнительно, — рубанул правду-матку Глеб, — но могу подсказать верный рецепт от всех болезней.</p>
<p>
Таинственно понизил голос.</p>
<p>
— Есть такой местный обычай... старинный. Если человек болен, и даже родниковая вода не помогает, он должен пойти в лес, в самую дремучую глушь. Где нет людей. И там произнести заклинание. Очень громко. Выкрикнуть. "Лес, лес, возьми мою хворь!" И всё пройдёт.</p>
<p>
Глеб когда-то вычитал целительное заклинание в журнале из школьной библиотеки. Единственное нечто, задержавшееся в памяти, из россыпи незатейливых баек. И, вероятно, он был единственным на весь посёлок, а то и на район, аборигеном, помнящим такой "старинный местный обычай".</p>
<p>
— А вы на себе пробовали?</p>
<p>
— Да... Один раз. С тех пор и не болею.</p>
<p>
— Иди, иди, балабол! — прогавкала за спиной какая-то бдительная тётка. — Не морочь девочке голову.</p>
<p>
Глеб подмигнул зарумянившейся брюнетке и зашагал дальше.</p>
<p>
Он ведь даже и не соврал. Хвори спортивного мальчишку не настолько донимали, чтобы сплавлять их к лешему. Но кто неуязвим? Дрянная идея — тащиться на тренировку с больным горлом и температурой. На трассе Глеба скрутила жаркая слабость. Он постоял с минуту, навалившись на глубоко вонзившиеся в снег палки. Затем сошёл с лыжни и ковылял по сугробам, пока не упёрся в груду валежника. Кричать не мог, только едва слышно прохрипел: "Лес, лес, возьми мою хворь!"</p>
<p>
Ничего не произошло. Остудило жутью, затрясло. Домой незадачливый лыжник явился чуть ли не на бровях. Заснул, онемелый от вонзившейся в глотку боли, напичканный лекарствами, с компрессом на пылающем лбу. А поутру болезнь превратилась в неприятное воспоминание, в сон.</p>
<p>
С того дня Глеб сумел бы растолковать непосвящённым значение слова "самовнушение" толковее самого толкового из всех толковых словарей. Но никому о случившемся в январском лесу не рассказывал, даже полунамёками, опасался насмешек.</p>
<p>
Раздумья о странностях былого скомкали время пути в незаметные мгновения. Август уже насорил на опушке палой листвой. Тропа вела на подъём, в сумрачный бор на пологом холме. Глеб остановился, когда понял вдруг, что не слышит собственных шагов. Огляделся. Знакомый с детства замшелый ельник... нет, не тенистый — пронзённый светом до корней. Мертвенно прозрачный. Дорожку замело хвоей. Зелёной, блестящей, живой. В смолистых насыпях увязали звуки. Полинявшие до верхушек ели проецировались на сухой мох истощёнными тенями.</p>
<p>
"Что за мор? Короеды расплодились?"</p>
<p>
Глеб покачал головой в растерянности и зачем-то сказал вполголоса:</p>
<p>
— Лес, лес, отдай свою хворь!</p>
<p>
— А много ли ты унесёшь?</p>
<p>
Голос звучный, озорной.</p>
<p>
Человек шагнул из-за выворотня и неслышно приблизился к тропе.</p>
<p>
— Мы знакомы? — неприязненно спросил Глеб.</p>