<p>
Отрывистые звуки пульсировали в памяти, но, увы, Рубо не улавливал в них смысла. Вместе с даром речи ученик алхимика утратил и дар понимания. И сколько не силился успешный экспериментатор выдавить из опустошённого сознания верную мысль, серебристая шкура не редела, не сползала лоскутами с чудовищно раздобревшего тулова.</p>
<p>
Отчаяние вновь заставило пуститься в бега серого гривастого зверя. Он мерил трещащий по всем щелям лес гигантскими разрушительными прыжками, но резко сменил курс, когда приземлился на дне засыпанного рыхлой прелью лога и едва не придавил одним махом двух обомлевших варгов. Перепуганный гигант нёсся прочь от парочки безжалостных чащобных убийц, и не слышал, как скулят улепётывающие от него красноглазые твари. Он не заметил порскнувших во все стороны кабанов, не обратил внимание на кротокрыса, с визгами покатившегося кубарем от случайного удара когтями по хребту. И уж, конечно, ведать не ведал о поспешном бегстве доблестного охотника Бартока в Хоринис.</p>
<p>
Ничто так не оживляет обстановку как рёв обезумевшего мракориса.</p>
<p>
Между тем солнце постепенно остыло и закатилось в ночь. Задрожали в мрачнеющей синеве звёзды. Сумерки успокоили мятущегося зверя, уняли его непроизносимую тревогу. Безымянный мракорис возлежал на распоротой в клочья душистой полянке и, скосив глаза, следил за медленным скольжением лунного блика по рогу, украшающему его лобастую голову. Бессловесно и бессвязно перерождённый ученик портового алхимика думал о требовательном человечке из вонючего дощатого логова. О том, что уже никогда не услышит сварливых окриков чудаковатого старикана. И не сожалел об утраченном.</p>