После этого были лишь вспышки боли.
Больше ничего.
5.
Солнце обожгло, и он услышал, как бьется сердце. Солнце пылало где-то глубоко, в глубине мира, и огонь его был нестерпимым. От него запылали реки, и их воды стали неистовыми, ни одна плотина не смогла бы их удержать.
Потом Лабарту ощутил вкус. Это был вкус жизни, настоящий, сияющий и горячий.
Вкус крови.
Он открыл глаза, и перед ним стояла она. Он увидел свою мать, и свою первую жертву, и свою первую женщину, и танцовщицу из храма Нанше, и жрицу в золотых украшениях, и чужую девушку из Урука. Она была всеми женщинами, живыми, мертвыми и еще не рожденными.
Ее звали Кэри, и в руках она держала деревянную чашу с кровью.
— Пей, мой хозяин, — сказала она и вновь поднесла чашу к его губам. — Пей.
Кровь была свежая, живая и теплая. Лабарту жадно глотал ее, едва не захлебываясь, и мир наполнялся ощущениями, запахами и звуками.
Кэри отступила на полшага. Лабарту чувствовал, что разрывается на части. Он жаждал крови, но, казалось, еще один глоток — и он сгорит, словно щепка в костре. Его лихорадило, он был пьян от возвращающейся жизни. Камни заслоняли восток, но он чувствовал солнечный жар. Под ногами дышала влажная земля, и звуки казались немыслимо четкими — шелест травы, голоса птиц и шум далекой воды.
— Чья.. это кровь? — спросил Лабарту, и едва узнал свой голос.
— Я принесу тебе еще! — пообещала Кэри. Он видел свое отражение в ее глазах. Девушка была совсем рядом, но Лабарту не чувствовал в ней страха, лишь звон, как у струны, как у натянутой тетивы лука. — Они не знают, что ты мой хозяин, они приняли меня к себе, и...
— Освободи меня! — Лабарту рванулся в путах, и Кэри прильнула к нему, словно пытаясь успокоить.
— Их не режет каменный нож. — Кэри касалась его рук, спутанных веревкой, запястий, на которых вновь затянулись раны. Ее прикосновения были как бегущая вода. — И не развязать их, я пыталась.
— Должен быть способ, — сказал Лабарту. — Не может быть...
— Да, — кивнула Кэри. Ее рука скользнула в его ладонь, и их пальцы переплелись. — Я найду его.