О том, как произошло его знакомство с одноруким капитаном, Хэмиш умолчал, не стал бередить ещё и эту рану… Тем более он и пятнадцатилетним мальчишкой не осудил отца за обман: принять то, что мать не увезли силой, а она добровольно оставила сына ради вольной разбойничьей жизни, было сложно, и он понимал, почему отец оградил его от этой правды. Но про годы проведённые на острове, про потерянных мальчишек и свои многочисленные попытки сбежать, Хэмиш рассказал. Он видел плескавшуюся в глазах отца боль и пытался смягчить краски, говоря о жестоких играх Пена. Но остановиться уже не мог. Рассказывая об этих потерянных годах, Хэмиш словно вытаскивал занозу, которая которая болела и нарывала все эти годы, даже когда он ничего о ней не помнил и не замечал её присутствия.
— Большинство потерянных мальчишек забывают своих родителей. Иногда они плачут по ночам, но не могут вспомнить имён и лиц тех, о ком тоскуют. А я… не забывал тебя никогда. Я ждал тебя. Я каждую ночь звал тебя по имени, надеясь, что хотя бы магия кинжала приведёт тебя ко мне. Когда Крюк отправлялся по поручениям Пена, я пытался спрятаться в трюме, в надежде выбраться, когда корабль пристанет к другим берегам. Но мне никогда это не удавалось. И однажды… после очередной попытки Пен пообещал мне, что выпустит меня, если я отдам ему свою память. И я… согласился. Папа, — Хэмиш опустил взгляд в давно опустевшую чашку. — Я предал тебя. Я не мог больше жить в этом страшном мире, где будущее словно не существовало… И я выбрал хоть какое-то будущее, пусть отказавшись от памяти, я терял тебя навсегда… Ведь ипро кинжал Тёмного Пен тоже узнал из моих воспоминаний. Я не думал, что это может навредить тебе, папа.
— Что ты, сынок, — Голд накрыл сжавшуюся в кулак руку Хэмиша ладонью. — Как после всего ты можешь себя винить? Счастье, что ты вообще сумел выбраться оттуда и…
-…и найти своё место в этом мире, — улыбнулся Хэмиш. — Здесь, в Лохду. Твой черёд рассказывать, папа.
Голд отодвинул от себя чашку.
— Я даже не знаю, что рассказывать сынок. Я пожалел о том, что отпустил тебя в ту же секунду. И когда воронка закрылась… Голубая фея сказала мне, что это был последний волшебный боб, а единственный способ найти тебя снова — древнее заклятие, сотворить которое мне мозгов не хватит. — Голд невесело усмехнулся. — В общем, с этим у меня тогда действительно были некоторые проблемы. Я ничего толком не знал и не понимал, но недавно обретённая злая сила пьянила меня. Ударяла в голову, заставляла считать себя всемогущим. То что я творил, порой ужасало меня самого, что уж говорить о тебе, мой мальчик. У тебя всегда было доброе сердце…
— Папа…
Голд зажмурился:
— Я помню, как как-то после очередного своего «подвига» поднял голову и увидел страх и отвращение в твоих глазах. Я никогда бы не хотел увидеть их там снова. Не удивительно, что ты захотел «вернуть своего папу». В общем, я искал тебя. Много где побывал. Многому научился в попытке одолеть колдовскую премудрость. Многое узнал о магии. И наконец очутился в этом мире. Вот только как именно тебя найти среди семи миллиардов человек, населяющих Землю, фея мне не подсказала. Нас свело проклятие Тёмного. Сам того не подозревая, ты позвал меня, и кинжал привёл меня в Лохду. Здесь проклятие ещё на меня действует, как ты успел убедится…
— Да, — кивнул Хэмиш. — Хотя ты и выглядишь почти так, как я тебя запомнил. — Он пристально, словно впервые вгляделся в лицо Голда, после событий минувшего вечера посеревшее и осунувшееся.
— Магия здесь слабее, чем в Зачарованном Лесу, но она есть. Заставляет меня подчиняться кинжалу, слышать отчаянные души, не даёт умереть… Вряд ли бы я выжил после той нелепой аварии, если бы кинжал не удерживал меня на этом свете.
— То есть, даже если бы ты шагнул тогда со мной в портал, это бы не помогло, — резюмировал Хэмиш.
— Ну почему же, — Голд дёрнул плечом. — Здесь магия не разлита повсюду. Как я уже говорил, она есть только в неких местах силы. Одно местечко в Штате Мэн, в США, несколько селений в Тайланде, насколько я знаю, вероятно, Стоунхэдж… Но во всех остальных местах я обычный человек. Пусть и не тот наивный крестьянин, которым ты меня помнишь. Даже в Инвернесс я не чувствую ни магии, ни власти кинжала… И, кстати, хочу воспользоваться этим для того, чтобы обезопасить нас от Пена.
Голд встал, неровным шагом подошёл к выключателю и погасил верхние лампы. Уже светало.
Хэмиш мимоходом удивился — неужели они проговорили целую ночь? — поднялся со стула и с хрустом потянулся.
— Об этом мы позаботимся завтра. А пока, пап, я не хочу оставлять тебя одного. Поехали в участок. Пару часов у меня на диване перекантуешься и потом, со свежей головой будешь решать, что делать с Пеном.
Голд сухо хихикнул:
— Я уже решил: увезти шкатулку подальше отсюда. И разве ты забыл, что Тёмный при желании может обходится без сна? Так что лучше не откладывать поездку…
— И заснуть за рулём, едва ты пересечёшь черту, за которой магия не действует? — продолжил Хэмиш с некоторым ехидством, живо напомнившим Голду его самого, когда он был несколько более молодым и зелёным, причём зелёным во всех смыслах этого слова. Хэмиш окинул Голда оценивающим взглядом: — Не хорохорься, эта ночь здорово потрепала всех нас, пап. Пока Пен заперт и у нас есть право на паузу.
Голд открыл рот, кажется, намереваясь что-то возразить, но закрыл его и только молча кивнул и отвернулся, скрывая предательски набежавшие на глаза слёзы.