Деньги у них, запись-копия у Туффи в архиве, аккурат с другими, дядя ни о чем не скажет, и в полицию не побежит, а как он объяснит своей семье и фирме списание такой суммы в никуда — его проблемы. Джек улыбается только на улице, пройдя несколько кварталов от гостиницы, звонит подруге и любимому подельнику одновременно.
— Ну что дальше, дружок? — веселятся на том конце, звучно подпиливая коготки железной пилочкой.
— Устал как-то… — фыркает парень, растрёпывая пятерней отросший белый ежик на голове.
— Может тебе реально потрахаться уже с кем-то? — шутит довольная Туффи; ну конечно, у неё завтра шопинг по лимитированным коллекциям… Стерва.
— Иди нахуй, — вяло огрызаться Джек, — Заебался я играть этих шлюшек…
— Сам выбрал, — парирует безразлично девушка.
— Знаю. Но я хочу отдохнуть.
— Карибы? Мальдивы? Острова Греции… Италии? — перечисляет мечтательно Туф, зная прекрасно его вкусы, — Или Альпы? Нет? Опять Сибирь?.. Или же…
— Марокко… — устало, но твердо перебивает Джек, и слышно, как на том конце улыбка и веселье сходят на нет.
— Джек…
— Знаю. Отъебись. Я устал. Я в Марокко. Если не выйду на связь через три недели, вытаскивай меня. Но до тех пор пошла нахер, — и он кладет трубку, а после выкидывает и сотовый, через ещё тридцать метров. Туф ведь профи, отследит в пару минут, стервозина…
Джек правда заебался, Джек правда хочет пропить и прогулять все деньги, всю свою часть денег.
В Марокко он уже через день. Он прикрывается от яркого солнца, вдыхает пыльный глиняный воздух, смешанный с пряностями, специями и палящей жарой, и после полудня, остановившись в своей любимой гостинице, идет гулять по знакомым голубым улочкам, гладить кошек и сидеть возле фонтанов с мозаикой, слыша в пять вечера, как начинают молитву в мечетях.
Он не хочет думать нахуя и по какой такой дорожке он не туда свернул. Он просто хочет забыться, и отрывается. Он, наконец, не строит из себя глупую пустышку или невинного, но течного сученка. Он тот, кем был и будет — тварёныш, выживающий так, как хочет.
И Джек действительно отрывается, наплевав на всех. Он пьет дорогое вино, потом водку, потом текилу, он ржет на каком-то местном празднике, устроенном на террасе гостиницы, опять пьет, забирает у одной девчули газовый голубой шарф и повязывает на манер паранджи: покрывая голову и закрывая пол лица. Он смеется вместе с местными мужиками, делая вид, что нихуя не понимает, но на самом деле идеально зная их язык, он танцует под их свист и смех девушек на террасе, он вновь пьёт, только теперь абсент — богатым туристам можно всё, даже в такой стране. Он вновь пьяно ржет какой-то местной шутке, пьёт теперь ром, нетрадиционно закусывает солью с лаймом, хотя это больше для текилы и смотрит на тихое веселье тех, кто сидит за столиками под открытым марокканским небом. Уже поздний вечер, уже синее небо и лишь чутка оранжевое там, где заканчивается визуально город и начинается горизонт, повсюду огни, факелы, яркие всполохи которых отливают в красочной марокканской мозаике…
Джек упивается вусмерть, даже когда уже не лезет, но чувствует, что ему действительно хорошо. Его отпускает, ему не так липко… ощущать себя мразью, Джек заливает в глотку ещё что-то крепкое, а после блюет в женском туалете, поддерживаемый теми же девчонками, которые танцевали с ним рядом. Он им даже благодарен. Но ночь только начинается, у него дохуя денег, он идеален, он изящен, его здесь не воспринимают, как куклу, скорее, как богатого выродка или просто глупого подростка, который не умеет пить. И хотя бы этого ему хватает.
Звучат барабаны где-то на фоне или это что-то другое? Ещё какая-то музыка: этника, местная, красивая, плавная… Девушки тоже навеселе, все навеселе, но это не отрывная туса, это атмосферное единение с теплом и добрым весельем, когда можно побыть кем-то другим и просто расслабиться. Джек любуется собой в отражение зеркальных панелей у барной стойки; ему идет его льняной голубой костюм из брюк-шароваров и простой приталенной кофты с широкими рукавами, а ещё с этим шарфом, который все ещё на голове… это охуенно. Это почти не он. И Джек безумно счастливо лыбится, показывает бармену два пальца — повторить, и вновь что-то пьёт, уже кажется под одобрительные смешки и улюлюканье местных.