Косматый здоровяк даже не пошелохнулся. Он начал сдавливать горло стража, и тогда Клепий начал ощущать, что задыхается. Вытащив кинжал из шеи, он воткнул его еще раз. Прицелившись в артерию здоровяку он наконец-таки попал ему в артерию, однако силы Клепия были на исходе – близнец даже не желал сдаваться.
В глазах начало темнеть, Клепий уже не ощущал в своей руке кинжала, а начал отбиваться кулаками. Однако существенного урона противника он не наносил, лишь почувствовал, как ему в лицо ударил фонтан теплой жидкости. Клепий был словно в вакууме, в толстом непроницаемом коконе, однако слышал чьи-то крики, которые словно прорывались через невидимую пелену. Он почувствовал, как падает на пол и бьется головой о каменный пол.
Отходил он не долго, а когда открыл глаза, он увидел, как из-за всех щелей на двух лежащих близнецов нападают десятки крыс. Того, что ранил Клепий, крысы начали пожирать прямо с его шеи, выдирая из него куски мяса, и кровяные сосуды.
«О боги всемогущие»
Кровь била фонтаном и даже не думала останавливаться. Пока первый брат отходил в царство Дадура, второй продолжал сопротивляться, но крыс было не одолеть. Бородач встал с земли, махал своими огромными руками, стряхивал крыс, но они продолжали наседать на него. Из десятка ран сочилась кровь – над коленом был выгрызли кусок мяса, в области паха копошились три серые крысы, активно раздирая тело здоровяка и пытаясь добраться до внутренностей. Некоторые крысы пали от руки бородатого близнеца, он их попросту сжимал в своих кулаках и переламывал их хребты. Некоторых он раздирал на две части, но крыс было больше и вскоре, крики стихли, а мертвец лежал неподвижно с многочисленными ранами, поедаемый сотней мелких грызунов.
«Опасно делать Крысиного короля своим врагом.»
Клепий поспешил удалиться от этого неприятного зрелища. Он понимал, что дети короля катакомб не тронут его, однако от одного их вида и последствий их атаки ему было не по себе.
Израненный, с переломанными ребрами, Клепий плелся в то место, где он встретил двух близнецов. Ему трудно давался каждый вздох, однако он силился перебороть свою боль и самого себя.
«Нельзя умирать здесь. Я еще не выполнил, предначертанного для меня.»
Клепий шел не торопясь, каждый шаг болью отзывался в его спине и переломанных ребрах. Он забыл подобрать кинжал, но решил, что обойдется без него. Участвовать еще в одной бойне – значит попрощаться с собственной жизнью. Его силы были на исходе и сейчас он желал только лишь теплой мягкой постели.
«Записной стол. Вот, что охраняли эти два здоровяка.»
Ламос, не ожидавший кончины в собственном доме, оставил в подвальном помещении, которое он использовал в своих нуждах, все свои записи.
«Я должен найти среди этого добра то, что приведет меня к сборищу культистов.»
Крепко сбитый буковый стол, стоял на небольшом постаменте, как бы возвышаясь над остальной частью помещения. Над ним висел факел, который в данный момент не горел, видимо, он использовался вместо горелки или свечей. На столе были разбросаны множество бумаг, как будто Ламос убегал отсюда в спешке.
«Что его напугало? Или он знал, что Крысиный Король искал его?»
На столе лежала гипсовая маска, искусно разукрашенная разными красками. Маска олицетворяла собой лицо богини Фахтаче – в ней выдавались острые черты лица, широкие надбровные дуги, будто бы богиня хмурилась. На месте зрачков изображалось пламя.
«Он был одним из жрецов», - понял Клепий, взяв в руку маску.
Однако он не пытался уничтожить все свои улики. Уставший Клепий, тихо застонав, присел на стол и начал изучать записи смотрителя маяка. Первым делом он открыл какую-то книгу в твердом переплете, хотя обычно на морском востоке пользовались пергаментом или папирусом. Действительно, бумага в книге была сделана из листьев папируса. Первая запись была датирована…
«Первые агнцы Огня. 21 число Антвара.»
Антавр соответствовал месяцу Снежных Покровов в имперском календаре.
«О, боги,» - удивился Клепий, подчеркнув своим выбитым указательным пальцем дату.
«21 число Антвара 398 года. Первые агнцы. 18 молодых Агнцов, приготовленных в заклание ныне привезли из Семиостровия. Все они юны и чисты.»
Клепий перевернул страницу папируса. Ламос писал крупным, но хорошо разборчивым подчерком.