У Маэль оказался в ее доме запас съестных припасов, которых хватило бы на длительную осаду, если таковую пришлось бы переждать в этом измерении, в ее доме. Мы поели вяленого мяса, но оказалось, что у нее нечего пить: стратегические запасы ободряющего, как она сказала, напитка, закончился. Я наколдовал воды, поэтому жажда нас не мучила.
— Время десерта,– сказала она и полезла в ящик, откуда достала сушеных фруктов,– мара’ах!– Объявила она.– Королевский фрукт! Лучшее его качество после вкуса – это то, что в сушеном виде он не портится, а вкус остается таким же. Мне удалось добыть целый ящик,– радостно сообщила эльфийка.
Я замер, мысли путались и спотыкались одна о другую. У меня выделилось слюны больше, чем смогло поместиться во рту, она буквально вытекала, свисая до груди и капая на пол.
— Что с тобой?
— Я пробовал этот фрукт на торжественном приеме, просто вспомнил вкус,– я брызнул слюной на Маэль, она отстранилась, состроив гримасу отвращения, но я на это и не обратил внимания. Побежденная часть моего сознания пыталась воззвать к здравому смыслу, но остальная часть не видела ничего здравого в отказе от этого лакомства, поэтому попытки остановить ту часть, которая хотела этот фрукт, были тщетны. Перед глазами стали возникать сцены, как я опорожняю свой желудок прямо на колени Маэль, а потом лежу в приступе ужасной головной боли – это были последние попытки предотвратить поедание мара’аха моим побежденным сознанием. На несколько секунд это помогло, я задумался, стоит ли он того, но эта мысль и погубила меня.
— Ты нездорово выглядишь,– обеспокоено проговорила эльфийка.
— Не твое дело, просто дай мне фрукт!– Неожиданно для себя я зарычал на эльфийку, Маэль вздрогнула. Воспользовавшись ее замешательством, я вырвал у нее этот божественный нектар и затолкал себе в рот.
Свежесть всего организма налетела бризом мгновенно, а за ней пришла эйфория, обожание всего на свете, и даже света самого. Я смог увидеть свет, придумал для его обозначения название. Состояние длилось вечность, как мне казалось, но когда оно сменилось слабостью в каждой мышце, то пришло понимание, что оно длилось пару секунд, не больше. Я рухнул на пол, слабость была не в пример сильнее, чем в прошлый раз, а содержимое желудка вырвалось наружу ровно под мое лицо, которым я уткнулся в подушку. Около минуты желудок выворачивал сам себя, как будто сам хотел покинуть насиженное место, лишь бы больше не принимать в себя этот ужасный фрукт. Затем по голове ударили деревянной колотушкой, размером с дом, настолько она раскалывалась от боли. Вокруг суетилась Маэль, что-то бормоча, или крича во все горло, все равно я не воспринимал внешние раздражители, они казались чем-то вроде касанием лапок комара, ходившего по латам рыцаря.
Я проклинал этот чертов фрукт, и себя, за то, что не смог сопротивляться своему желанию. Еще одна вечность в виде получаса прошла с невыносимой головной болью, которую мне было ни облегчить, ни унять. Моя спутница крутилась вокруг меня, то принося мокрое полотенце, то мазала меня какой-то гадостью, переложила меня из моих же рвотных масс и застирала подушку, вытерла мне лицо, сняла с меня накидку и застирала ее тоже. От головной боли я терял сознание несколько раз, в моменты бодрствования я мечтал вновь погрузиться в пучину сна, ведь оно облегчало агонию, хотя бы на мгновения. Попытки двигать головой отзывались болезненными волнами в черепе, а движения другими частями тела могли разорвать мышцы и связки по ощущениям.
Когда боль отступила, я обнаружил себя, лежащим на кровати в одном нижнем белье, а рядом Маэль, которая положила свою руку мне на лоб, массируя голову своими нежными длинными пальцами. Я взял ее руку в свою.
— Мне нельзя больше есть этот фрукт,– проговорил я тоном провинившегося ребенка.
— Что на тебя нашло?– Неожиданно спокойно спросила она.
— Я сам не знаю, все произошло слишком быстро,– начал оправдываться я. От воспоминаний о фрукте желудок беспокойно ворочался.