— А сейчас мне сердце подсказывает, что Вам, Ваша Милость, покушать надобно. Если Вы позволите, я на стол накрою.
— Не сердце тебе подсказывает, а желудок, — засмеялась Анна.
— Пусть так, — Марфа расстелила на столе салфетку и стала перебирать в корзине коробки и свертки.
— Марфа, ты помнишь, какой сверток положил Матвей?
— Вот он, Ваша Милость, — нашла служанка сверток.
Анна разорвала бумагу, под ней оказалась узкая коробка, а в коробке столовое серебро с позолотой. Растительный орнамент и вензель князей Ливенов были на каждом столовом приборе маленького набора на две персоны.
— Это что же… Матвей имущество Павла Александровича… разбазаривает? — нахмурилась Анна.
— Ваша Милость, никогда бы Матвей ничего из принадлежащего Его Сиятельству без разрешения не отдал, даже Вам. Наверняка это Павел Александрович велел ему набор дать Вам в дорогу.
— Надо будет потом не забыть его вернуть.
— Думаю, не надо. Мне кажется, это подарок Его Сиятельства. Там бумажка под верхней крышкой.
«Аня, этот скромный столовый набор для Вас с Яковом, в нем не все приборы, только самые необходимые. Большой набор, и даже не один, ждет вас в квартире в Петербурге. Павел».
— Как ты, Марфа, и говорила, подарок Павла Александровича. А тарелки с вензелем он не велел Матвею упаковать? — поинтересовалась Анна.
— Сейчас посмотрим, Ваша Милость, — Марфа открыла квадратную коробку и аккуратно сняла бумагу с чашки. — Нет, тарелки и кружки обычные, без вензеля. И не фарфоровые, а глиняные, чтоб дорогу выдержали, не разбились, — она протерла салфеткой и поставила стол кружку и тарелку из глазурованной керамики темно-синего цвета с необычным рисунком — серебристыми звездами и месяцем. Это было ночное небо.
Анна подумала про звезды, которые можно разглядеть в чьей-то душе, даже если она — потемки, как считал Яков. Если сердце это подскажет. А ей сердце давно подсказало про звезды в душе Якова Платоновича. Звездочки посверкивали в его глазах, когда он с нежностью смотрел на нее, когда улыбался и даже подтрунивал над ней. Теперь это будет ее любимый сервиз. Если он не понравится Якову из-за своей простоты, она сама будет пользоваться им, когда он на службе, и думать о нем. Как сейчас.
— Красивый сервиз.
— Ну у Его Сиятельства есть вкус, даже на простые вещи.
— Это он его купил?
— Он, кто же еще. Даже знаю где — в Царском Селе. Там есть посудная лавка, в ней изделия и из фарфора, и из глины. Лавочник тот глиняные изделия с одного заводика привозит, там его знакомый работает, как раз посуду и расписывает. Его Сиятельство или увидел этот набор, или заказал его.
— Для себя? Разве он такой посудой пользуется?
— Для Вас, Вам в дорогу.
— А записки там нет?
— Нет. Наверное, не посчитал такую простую посуду подарком. Может, решил, что побрезговать можете дома пользоваться… Но я Вам скажу, Ваша Милость, глина-то хорошо тепло держит, в кружках чай долго будет горячим оставаться. А зимой можно и руки погреть, когда кружку держишь.
— Это хорошо, придет Яков с мороза, а я ему эту кружку с чаем.
— Вот это самое милое дело будет — чайку с мороза… Конечно, такой сервиз гостям не поставишь. Его Сиятельство только для двух человек его и приобрел, для Вас с Яковом Дмитриевичем, если уж все-таки решите дома его когда-нибудь использовать… Заботливый он, беспокоится о родственниках…
— Да, беспокоится, — Анна подумала о том, что когда ей приснился кошмар про то, как Кузьму убивали садовыми ножницами, Павел прибежал ее утешить. Она успокоилась от того, что он обнимал ее и гладил по спине, а затем принес немного вина и горячий чай в большой керамической кружке, который заварил сам.
— Я Вам сейчас в кружку морса налью, а чай потом заварю, когда на большой станции за кипятком схожу. Что Вам покушать достать, Ваша Милость? Его Сиятельство всяких вкусных вещей приказал для Вас в дорогу приготовить.
— Даже не знаю. А ты как думаешь?