Цельного, независимого ни от кого человека, как его называют — волк-одиночка, просто не бывает. Существование всех людей состоит из множества частичек света, встроенных в пустотах души, заполняющих ее светом. С потерей хотя бы одной частички свет угасает. Когда уходит слишком много света, у человека пропадает вкус к жизни, теряется смысл ко всему. Люди разваливаются, чувствуя себя сломанными куклами, и для того чтобы всё вновь пришло в норму, пустоты необходимо заполнить другими жизнями.
Со дня смерти матери Лиза блуждала во мраке в поисках половинки, которая смогла бы составить достойную замену родному ей человеку. Отец отдалялся от дочери, вытягивая свой свет из ее души, образовывая тем самым новые пустоты. Душа девушки меркла.
С приходом в жизнь девушки Оно всё разбилось к чертям.
Ряженый клоун добил ее, окончательно лишив того малого, что оставалось…
Лиза открывает краны с водой, рассеянно выуживает из тумбочки под раковиной первый попавшийся на глаза гель для душа, пену для ванн. Для релаксации не достает музыки и ароматических свечей.
Тут девушку одолевает любопытство: прискачет ли Пеннивайз вытаскивать ее из полной воды ванны или успеет ли спасти от занесенной руки для удара ножом в сердце? Ему невольно придется быть рядом с девушкой круглосуточно, не уходя в спячку, что означает — он останется голодным.
Пора бы тебе тоже помучиться, дорогой. На сколько тебя хватит?
Лиза бросает всю одежду на пол и забирается в ванную. Неторопливо она намыливает мочалку гелем с запахом ванили. Спешить некуда и не к кому. Вечер длинный. Отцу она приходится уже не родным человеком, а объектом упреков. Для Пеннивайза она съедобная игрушка. Ребенок заигрался и совсем запутался, никак не определится, чего он хочет: съесть игрушку или дальше играться с ней.
Натирания кожи до красноты не избавляют от мыслей о клоуне. Телесной болью не высушить океан невыплаканных слез. Лиза скулит, давясь слезами, и проклинает Пеннивайза, заодно с ним отца. Усиленный нажим приводит к кровавым ссадинам на руках, но она не перестает натираться мочалкой.
— Как вы меня оба достали, — разгневанно шипит она и придвигается к крану, чтобы смыть пену, но до шланга не дотягивается, ощущая прикосновения атласа на коже. — Господи, где я не там свернула? Почему ты изводишь меня? Я устала, я так больше не могу.
Пальцы Пеннивайза ведут дорожку касаний по позвоночнику, опускаясь к ямке ниже копчика. Девичье тело напрягается, как струна. Даже внеземная сущность отказывается выполнять просьбу и хотя бы для приличия делать вид, что прихоть учтена. Никого не волнуют желания Лизы.
Рот девушки открывается в беззвучном стоне от упирающегося в анус указательного пальца. Она разворачивается в ванной, сталкиваясь с желтеющим взглядом клоуна. Только с чем связан голод?
Ему так запросто удалось заполучить требуемые эмоции. Они, мысли Лизы и ее тело — всё принадлежит Оно.
— Просить тебя уйти бесполезно, ты всегда поступаешь по-своему. Делай, что хочешь!
— Не заметно.
Она скрещивает руки на груди, чем переключает внимание Пеннивайза от своих глаз на грудь. Он действует предсказуемо.
— По-твоему, я обязана раздвинуть перед тобой ноги только потому, что тебе захотелось меня выебать? Обойдешься! — Лиза вырывается из рук Пеннивайза, хватающих ее за талию. — Терпи или найди другую. Попробуй подрочить. Тебе объяснить, как это делают все парни? Да убери руки… Я сказала, не хочу! — кричит она, оказываясь лежащей верхом на клоуне. Он прислоняется головой к бортику ванны и с высокомерием снизу-вверх взирает на девушку. — Нафига полез в одежде? Дурак.
— Я не дам тебе умереть, пирожочек.
— Звучит почти по-геройски, ненасытный, эгоистичный ублюдок. Ты не мой парень, а я не твоя девушка. Игрушками владеют, их не любят.
Рука в белой перчатке убирает мокрую прядь волос с лица Лизы.
— Привязанности и секса мне недостаточно, увы, — она отводит руку Пеннивайза от своего лица. — Я ведь… — голос надламывается от подступающих слез.
Люблю тебя? Неужели правда люблю?