Он причмокнул и осушил колбу, какую по счёту я уже не мог сказать. Мне пришлось последовать его примеру.
— У нас тут неспокойно стало за последние годы. Тут из-за банды феминисток-рецидивисток такой сыр-бор разгорелся. Шлялись без свидетельств. А это не порядок. Это не по уставу. Так и не знают до сих пор, что с ними делать. Поймали их в храме этом вашем пафосном, — он снова с омерзением сплюнул на пол, — назвали содеянное «непотребством». А бабёнки в цветных масках ноги позадирали — баловство малолетское. Так вот повязали их — а они без свидетельств. У нас непотребства творить, как и чудеса, можно только засвидетельствованным Самими. Вариантов-то немного. Два. Вот у тебя что в графе отец написано?
— Не вижу связи между моей графой и твоими феминистками, — съязвил я.
— А я расскажу…
Я достал свидетельство, раскрыв на листке, где были вписаны родители.
Рогатый постучал когтем по столу.
— Какая связь говоришь? А такая. В графе «отец» — пусто.
Я посмотрел на лист. В графе матери неизменно значилась Дева Камбала с вклеенной фотографией, но моё карандашное хулиганство про «святого духа» пропало, не оставив и следа.
— Вот… — подытожил пучеглазый, — не по уставу потому что. Не канон. Отца никто никогда в глаза не видел, и запрет есть на изображения его и упоминание всуе. — Он прохрипел, давясь, но продолжил:
— А в храме том, где девки бесчинствовали, Его фейс во весь купол забабахали. Выводы сам делай…
— Ваш Бог не прошёл фейс-контроль… — устало рассмеялся я, взбалтывая в колбе гнусную жижу.
Рогач поперхнулся, закашлялся. Он долго и мучительно кряхтел, стуча кулаком по торчащей из-под рубахи волосатой груди, и прохрипел:
— Это вашшш… — и он зашёлся исступлённым кашлем. — Наш… Лукавый… но он… не обрёл ещё истинную силу… — задыхаясь, исповедовался он.
Я понимал, что он взболтнул лишнее. Что-то важное сейчас в словах душило его, бурля. Он продолжал натужно кашлять, схватившись за горло и уменьшаясь на глазах.
Он проиграл эту дуэль. Выйдя из прокуренной рюмочной, я вдохнул полной грудью. На город спустился вечер. Рюмочная закрывалась. Я побрёл к дому, лишь сейчас ощущая тяжесть в голове, спутанность в языке и вялость в ногах.
========== Семь.VI ==========
Когда я проснулся, Профит сидел на крае моей кровати и гладил кота. Почувствовав спиной моё пробуждение, он повернулся и проговорил:
— Я дежурил, чтобы тебя не беспокоили. Вый зол и ищет тебя. Он силён, я боялся — он ворвётся в твои сновидения. Вчера ты погубил пятого его слугу. И этот пьяница ляпнул больше, чем имел на это право.
— Кто этот Вый? — спросил я, приподнявшись на локте и продирая глаза.
— Он седьмой. И он — нечто большее, чем просто седьмой. Он невоплощённый…
Профит как всегда говорил загадками, ответы на которые я должен найти сам.
— И? — я нахмурил брови, снимая влажную потную майку.
— Тебе не уйти от него. Он прислал метку.
Я проследил за движением его головы, ища, где она может располагаться. Но Профит приподнялся, видя мою растерянность, подошёл ближе и положил руку мне на шею.
— Здесь, — приглушённо сказал он. — И он был здесь. Я почувствовал и пришёл.
Окончательно проснувшись и протрезвев, я стал рыться в тумбочке, нашёл небольшое зеркало. В отражении маячил чёрный перевёрнутый крест.
— Что теперь? — спросил я, ощупывая татуировку, появившуюся на моей коже в одночасье.