В духовке пеклась картошка, и я, читая книгу, занималась теперь мясом. Вытерла полотенцем руки и аккуратно перевернула страницу книги Филипа Зимбардо.
«По приказу властей хуту убивали бывших друзей и ближайших соседей. Десять лет спустя один убийца хуту сказал в интервью: «Хуже всего было убивать соседа; мы часто вместе выпивали, его коровы паслись на моей земле. Он был мне почти родственником». Одна женщина хуту описала, как забила до смерти соседских детей, смотревших на нее с наивным изумлением, потому что их семьи всю жизнь жили по соседству и дружили. Она вспоминает, как какой то государственный чиновник сказал ей, что тутси – их враги. Потом он дал ей дубинку, а ее мужу – мотыгу, чтобы они могли устранить эту угрозу. Она оправдывала свои действия тем, что оказывала детям «услугу» – если бы она не убила их, они стали бы беспомощными сиротами, ведь их родители были уже убиты».
Мясо зашипело, и по кухне стал распространяться аппетитный запах натуральных специй.
«Война порождает жестокость и оправдывает варварское обращение со всеми, кто считается «врагом», недочеловеком, демоном, другим. Насилие в Нанкине приобрело печальную известность благодаря ужасающим крайностям, к которым прибегали солдаты, чтобы унизить и уничтожить невинных мирных жителей, «вражеское население». Но если бы эти события были чем то исключительным, а не обычным фрагментом полотна истории бесчеловечного отношения к мирным людям, можно было бы подумать, что это какая то аномалия. Но это не так. Британские солдаты убивали и насиловали мирных жителей во время войны за независимость в Америке.»
Сделав запись, я быстро вернулась к плите, чтобы посмотреть, всё ли готово.
«Предположим, что почти все люди почти всегда следуют моральным принципам. Но давайте представим себе, что моральные принципы – это нечто вроде рычага переключения передач, который иногда оказывается в нейтральном положении. И когда это происходит, мораль «отключается». Если при этом «машина» оказалась на склоне, она вместе с водителем покатится вниз. И тогда все зависит от обстоятельств, а не от умений или намерений водителя…»
У меня всегда вызывало это вопросы.
Допустим, на улице грабят женщину среди бела дня. Вокруг много людей. Вор вырывает у нее сумочку и бежит. Мы все понимаем, что никто не будет ей помогать, если только не найдется Исключение Из Правил.
То есть люди делятся строго на две категории в любой такой ситуации. Первые просто стоят и смотрят или абстрагируются. Вторые — их очень мало — бросятся на выручку, не раздумывая. В любой ситуации — на войне, в быту, в любой стране люди делятся на две категории, указанные выше. Одни послушно стоят или в страхе жмутся к стенам, а вторые действуют и берут на себя ответственность. И вот второе — в очень большом меньшинстве.
Почему? Это передается по наследству? Этому учат? Как оказалось, нет. Тогда это случайный фактор? Но чем он обусловлен?
Всю свою жизнь я пыталась быть одной из тех, кто входит во вторую категорию, но я слишком слабая, слишком нервная…
Эдварду Каллену было достаточно посмотреть на меня, чтобы я чуть не умерла от страха.
Моя мама нормальный человек. Мой отец принадлежит к категории второй группы людей, но даже глядя на него, я не смогла этому научиться, а сам он меня не учил. Я всегда хотела быть человеком, которому не всё равно.
Почему одни на войне беспрекословно выполняют приказ пытать, убивать и насиловать, а другие, рискуя собой, отказываются повиноваться и спасают людей? Почему же вторых так мало? Если бы только их было больше…
“Если бы только у меня был человек, которого я могла бы спросить об этом”.
Закончив с ужином, я пошла в ванную, а затем решила немного посидеть в сети. На почте обнаружились письма от мамы. Все в восклицательных знаках и многоточиях, как ёлка, пестрящая чрезмерными украшениями. В основном, моя мама просила меня написать ей и угрожала позвонить папе, если я немедленно не отвечу. Она назвала меня Изабеллой. Это плохо.
«Мамочка, прости, что не отвечала. У меня всё отлично, школа мне нравится. Папа подарил мне пикап. Правда, он еще бог знает когда выпущен, но мне очень нравится эта машина, и я не согласна менять ее на другую…»
Еще я написала ей про одноклассников и про то, что у меня достаточно теплой одежды.
А потом я снова открыла книгу и стала читать.
На самом деле, я была так сильно увлечена, что не заметила прихода отца, хотя сидела у камина в гостиной. Папа удивленно нахмурился и, помедлив, спросил:
— Э-э-э… Белла?
— Интересно, кого ты ожидал увидеть? — улыбнулась я, вставая с дивана. — С возвращением.
Он отстегнул от пояса кобуру с пистолетом, рассеянно подошел к сейфу у лестницы и запер там свое оружие.
— Беллз, здесь… странно пахнет, — негромко заметил Чарли. Моя мама любила шокировать его своей готовкой, она обожала всё новое, и ее эксперименты далеко не всегда были чем-то съедобным. Точнее, они были иногда несъедобны настолько, что папа не забыл этого за много лет. Он опасался, что мне по наследству досталась эта тяга к экспериментам.
— Спокойно. Картошка с отбивными, — сказала я. Папа мне понимающе улыбнулся и, вероятно, выдохнул с облегчением.
— Пап, — сказала я тихо, — слушай… скажи, а ты знаешь Калленов?
— Знаю, — ответил он, моя руки.