Брамон отер холодный пот со лба. «Слава Богу!» — прошептал он. И пнул тело. Когда же было первое попадание? И вдруг он заметил, что в меху на шее животного утопает ошейник. Он узнал зверя.
Утром Брамона нашли лежащим рядом с телом Цезаря.
Лесничий тяжело болел две недели. Потом пошел на поправку. Когда стало можно его навещать, сам староста почтил визитом его скромный дом и поздравил героя:
— Приносим свои глубочайшие извинения, — сказал он, — и многочисленные благодарности. Вы славно послужили нам, и я прослежу, чтобы об этом узнали в префектуре.
Ослабевший от болезни, но счастливый Брамон смог лишь кивнуть. В его глазах стояли слезы.
Староста собрался уходить. Но сначала подошел к изголовью кровати и похлопал Брамона по плечу.
— Кто знает, — добавил он, широко улыбаясь, — может, вам и медаль дадут.
Даже жена радовалась за мужа.
— Но серебряную пулю верни, — сказала женщина, — она моя. И теперь она станет мне в два раза дороже.
— Странно, что ее в теле собаки не нашли, — прошептал Брамон. — Но как поправлюсь, сразу пойду ее искать. Вряд ли это сложно. Значит, то был пес Вобуа, — продолжал рассуждать он. — А я ведь так сразу и подумал. С тех пор, как я Цезаря убил, волков не видели?
— Ни одного, — заверила его жена. — И куры пропадать перестали.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Вот так в Монт-д'Арси проходила великая охота на волков, продлившаяся чуть более полугода и — во всяком случае, после того, как злодей нашелся — превратившая каждого жителя в следопыта и героя.
Жозефина, например, очень обрадовалась, когда утром ей сообщили, что Брамон убил зверя и тот оказался не волком, а Цезарем, псом Вобуа.
— Эта охота всех с ума свела, — сказала она. — Бертран жаловался, что она ему каждую ночь снится, — и поспешила в комнату сына с криком: — Подъем, лежебока. Волка убили, кошмары тебя мучить перестанут.
Бертран, щеки которого горели алым, повернулся к ней.
— Мамочка, не хочу вставать. Плохо себя чувствую. Нога болит так, что не пошевелиться.
— Как? Что на сей раз? Вечно ты найдешь отговорку, лишь бы поваляться подольше. Клянусь, не понимаю, что произошло с моим прежним хорошим мальчиком Бертраном. Был он такой послушный. Ел все, что перед ним ни поставишь, сам шел спать, а по утрам вставал и чувствовал себя прекрасно. Давай, милый, покажи мне, где болит, а потом быстренько прогуляемся до деревни. На улице морозит.
Она отдернула одеяло, ребенок застонал.
— Вот тут. — Он пошевелил левой ногой.
— Господи! — не сдержала возгласа Жозефина. Нога действительно выглядела плохо: на икре зияла ужасная рана, а вокруг была спекшаяся кровь.
Женщина побежала за месье Эмаром. Он работал внизу, у себя в кабинете, но сразу поспешил к мальчику. Осмотрев ногу Бертрана, он тут же послал Жозефину за врачом.
— Скажи Гиймену, пусть гонит гнедую во весь опор, — прокричал он вслед, когда она спускалась к крыльцу.
Бормоча: «Oh, mon Dieu, quel malheur, quel malheur!»[49]
— Франсуаза принесла теплую воду и тряпку промыть окровавленную ногу. Галье лично занялся этим.
Рана оказалась глубокой, словно, как сперва подумал Эмар, паренек наткнулся на вилы.
— Ты опять прыгал с сенника в амбаре? — спросил он.
— Ай! — воскликнул Бертран. — Больно. Нет, не прыгал я там.
На другой стороне ноги, прямо возле кости, виднелась рана поменьше, и она только укрепила Эмара в его предположении. К тому же, промывая ее, он нащупал под кожей нечто твердое.
«Святые небеса, — пронеслось у него в голове, — да там застрял обломок вил». Эмар надавил на кожу большими пальцами, надеясь, что железо выйдет.