Тот, искусный воин, прошедший через множество битв, был доволен, что его ученик был с самого начала не безнадежен и с самого первого урока показывал весьма и весьма достойные результаты.
Зная, что дружинники и ратники Князя не часто сражались верхом на коне, предпочитая использовать скакунов лишь для передвижения и перевозки грузов, а в бой кидать пехоту.
Глупо и недальновидно — боец на коне был опаснее, ведь в него было труднее попасть, он был быстрее любого пехотинца и, что самое главное, он мог сражаться дольше.
Амир видел, что его ученик привык с помощью лошадей лишь обрабатывать землю, как и все люди с северо-западных селений.
Мужчина с усмешкой понимал, что народ Радмира воевал с такими, как они — кочевниками. Конечно, это были не Стражи Чёрных Гор, а иные, более агрессивные племена, что не гнушаясь ничем, устраивали набеги на мирных земледельцев.
Радмира не примет его народ теперь — чужаком он для них стал.
Предателем их веры.
Да и не было видно, чтобы тот был расстроен пониманием этого факта.
Как только сошёл снег, а новая, свежая, молодая трава показалась на покрытых сухими растениями полях, Радмир простился со своим учителем и той, кто многое ему поведала о странностях их мира.
Юноша с горечью решил оставить Айше своего коня — он знал, что им предстояло в любом случае расстаться, ведь путь юноша собирался держать дальше на север — в моря варягов.
Девушка, с благословения отца, сопроводила Радмира до самого Сангорода, откуда возвращалась уже одна.
И пути разошлись, но эта маленькая и столь короткая дружба будет жить в её сердце — не так уж часто удавалось найти чистых, незамутнённых предрассудками людей.
Радмир был одним из них, Айша была уверена.
***
Путешествие через Великую Равнину совсем не запомнилось — Аран провёл его в трансе. Оно мало чем отличалось от пути к Чёрным Горам, по крайней мере, мало наблюдавший за реальностью юноша почти не заметил разницы.
Однако до границ материка они добрались всего за неделю.
Аран, сам от себя не ожидая того, оказался до безумия, до щемящего чувства в груди рад вновь почувствовать солёный морской воздух…
Шум прибоя, крики чаек… Аран готов был поклясться, что, замерев, помимо стука собственно сердца, он слышал, как волны выбрасывают на берег песок и камни, что нормальный человек вряд ли смог различить за плеском воды…
Запах соли, водорослей, рыбы и мокрого песка… Теперь, чувствуя намного больше, Аран и видел мир намного ярче.
По-другому.
Это и радовало, показывая нагляднее все его изменения, и… печалило.
Отчего-то резко, неожиданно накатила невыносимая тоска. Он родился здесь, среди шума вод и свиста морского ветра! Не в подпирающих небо горах, не в бескрайних степях, а здесь, у бесконечно хмурого холодного моря!
Уже там, на Архипелаге, Аран надеялся посетить если не все острова, то многие. Коли ж его тянет на родину, то надо изучить её до последнего клочка земли.
Ближе к вечеру десятого дня путешествия Аран увидел очертания какого-то острова на горизонте и, утомлённый долгим перелётом, был готов просто кричать от счастья — таким желанным был близкий отдых и сон.
Минут пятнадцать понадобилось на то, чтобы добраться до того клочка земли и приземлиться на него.
Остров ещё с воздуха показался путникам достаточно гостеприимным. На другом его конце была какая-то деревенька, и потому Аран и Алор решили приземлиться подальше, дабы сначала разведать обстановку, понаблюдать за местными.
— Разделимся? — предложил Алор, здраво рассудив, что так они управятся намного быстрее.
— Почему бы и нет… — задумчиво ответил Аран. — Тогда я пойду на запад, в сторону местной деревни, а ты — на побережье.
— Хорошо. Зови, если что случится…
Ответив другу кивком, Аран отправился к лесу, ступая бесшумно, стараясь не привлекать внимание возможных наблюдателей.
Почему-то мирный на первый взгляд остров вдруг показался очень опасным. Всего на мгновенье, но этого хватило.
Своей интуиции юноша привык доверять. Слишком часто в последнее время она его спасала.
Преследователи были профессионалами — ни намёка на шумность и прямолинейность викингов. Внимание человека они бы и не привлекли.
Да, вот только он — уже не человек.
Он — что-то новое.