Впрочем, не все люди здесь были грубыми и хмурыми — очень многие умели радоваться жизни и всяким мелочам, находя причины для хорошего настроения в совсем непримечательных ничем вещах.
Без этого на этих землях можно просто сойти с ума от тоски.
Такой видевшей была молодая жена вождя, красавица Инга, мать того самого хмурого мальчишки, с глазами как у её Учителя.
Женщина была умна, обаятельна и способна расположить к себе любого человека. Вот только в глазах её мелькала странная печаль — как и у многих людей на этом острове. Вот только тоска эта была другой, непохожей на затаенную боль остальных.
Она играла счастливую мать прекрасных детей, мудрую жену великого вождя, душу племени. Беззаботная, казалось бы, сытая жизнь, мечта любой девушки из простого народа.
Вот только Инга была глубоко несчастна.
Вынужденная тратить свою молодость на неотвратимо стареющего, грозного и резкого викинга с дурным характером, она мечтала о свободе. Да ещё и Стоик слишком часто сравнивал свою новую жену со своей первой и единственной любовью.
Вынужденная казаться всем сильной и гордой, Инга ночами тихо плакала у кровати своего младшего сына, сквозь слёзы напевая ему одну из колыбельных её детства.
Она была чужой для племени.
Вроде бы вписалась в него, вроде бы нашла друзей, но люди смотрели на неё покровительственно, с какой-то насмешкой.
Ведь свою главную и, пожалуй, единственную функцию она выполнила.
Родила наследника.
Осталось его воспитать, и в ней племя больше нуждаться не будет.
Тихая, болезненная, истинно девичья тоска по потраченной на чужое племя, чужих людей и чужой уклад жизни молодости сверкала в глубине глаз молодой жены вождя.
Хотя, какая она молодая?
Тридцатый день рождения скоро справлять…
Взгляд её то и дело устремлялся на горизонт. В ту сторону, откуда приплывали гости из соседнего племени.
И только когда приплывали с дружественным визитом Берсерки, в глазах женщины, наконец, ненадолго пропадала печаль.
Инга, как давно уже поняла Сатин, любила узнавать новых людей.
И Дагур Остервенелый, Вождь племени Берсерков, был как раз одним из таких людей.
Он, ровесник Инги, был по-настоящему интересен той, и эти двое находили множество общих тем для разговоров.
Со странным чувством Сатин поняла, что начни так её мать мило беседовать с каким-нибудь мужчиной, тем более, таким мужчиной, как Дагур — эталоном красоты и мужественности всех женщин викингов, её отец бы просто и незатейливо убил бы его.
А Стоику, казалось, было абсолютно всё равно.
Это сбивало с толку.
Конечно, все эти интрижки и сплетни были совершенно не её делом, но про себя, чисто по-женски, Сатин заметила, что с рядом с Дагуром Инга смотрелась гораздо лучше, чем рядом со Стоиком, совершенно не ценившим то сокровище, которое без особых усилий сумел заполучить. Впрочем, мнения сокровища никто не спрашивал, оно абсолютно никого не интересовало.
А Дагур был действительно приятным в общении человеком, смотревшим на воительниц с пониманием и долей едва скрытого восхищения. Это мужчина объяснял тем, что его собственная сестра была одним из лучших воинов острова, без особого труда укладывая на лопатки практически любого противника.
Слова о сестре были пропитаны такой нежной братской любовью, такой готовностью уничтожать все на своём пути ради этой Хедер, что Сатин просто не могла не улыбаться.
Сморкале же не нравилось, когда она говорила с вождём Берсерков. Йоргенсон говорил, что от Дагура ожидать можно было что угодно, что он был безмерно опасен и с ним лучше не стоило связываться.
На эти причитания Сатин только улыбалась.
Сатин поражалась, насколько тонко научилась за месяцы своего путешествия чувствовать людские переживания.
Заглядывать в их души…
Здесь, на Олухе, она сама сумела найти тот самый внутренний покой, который обычно достигается только высоко в горах, или в очень долгом одиночестве — бытии отшельником, и, наконец, понять своего Мастера, понять собственное место в этой жизни.
Оно, это место — за правым плечом её Учителя.
До конца.
А с ним — хоть в Бездну.
Она теперь любила всем сердцем и ненавидела до самой глубины души этот проклятый остров.
Все стало таким простым и понятным, но в тоже время — запутанным и сложным…
Счастье с привкусом отчаяния.
Радость с оттенком обречённости.
И стрелы её будут нести то же чувство всем своим жертвам.
Да будет лёгким их путь в Новую Жизнь!