И все же они танцевали рядом с коляской
потому что бояться было нечего,
даже в темном лесу со страшными тенями монстров
и грязной землей, покрытой перегнившими мертвыми листьями,
и медным запахом, который висел в воздухе
как густые и мясистые благоухания.
Ⓒ
Calli
ope
Ⓒ Игорь Шестак, перевод, 2019
Армагеддон
Он следует за мной домой,
Кувыркаясь через травинки, словно крошечные копья,
плоть отделяется от кости с каждым кульбитом.
Извивается по двору, как суровый октябрьский ветер,
разрисованное лицо с вечной ухмылкой
и яркой пастельной одеждой, плохо сидящей на поникших плечах.
Он следует за мной, предлагает четыре воздушных шара, их цвета приглушены временем.
Смерть
Голод
Эпидемия
Война
И я по глупости принимаю их,
невольно вызывая разрушение.
Я пытался их вернуть.
Слишком поздно.
Ⓒ Armageddon by Monica J. O'Rourke, 2013
Ⓒ Игорь Шестак, перевод, 2019
Что она видит
Проповедник по имени Чарли уговаривал ее в подвале
там, где из гниющих труб сочился ихор, разреженная жидкость текла
по венам богов.
Но она передумала,
больше не хотела играть, не хотела кукол и
щенков,
сказала, что ей пора домой, а то опоздает к ужину.
Слишком стара для сказок, слишком молода для религии.
Идеальный возраст для поглощения черноты,
для выявления грязных сердец тех, кому вы доверяете.
Коробки с печеньем разбросаны на бетонном полу рядом с последними компаньонами:
распотрошенными плюшевыми игрушками и влажными трехколесными велосипедами, Гибкими Флаерами[1]
распятыми над сушилкой,
больными останками из украденного детства.
Но не ее.
Ее детство было где-то далеко, не украдено, а потеряно,
забыто, непримечательно.
Говорят, последнее, что видит мертвец, отпечатывается на его
роговице
как отпечаток пальца.
И она хранит свои секреты, умоляет, чтобы ее выслушали.
Последние мысли о
одиночестве
опустошении
заброшенности.
О нем, творящем искусство,
любящим ее до смерти,
сокрушающим ее маленькое тело своим большим.
Ее собственный секрет.