Девы-птицы, Зимородки, Сёстры Намо, ткачихи могильных полотен… как только ни называли тех женщин, что поселились в скалах на берегу! И дивно было знать об их сути — прямо сказать, морготовой, наемных убийц! — одновременно видя, как истово они возносят молитвы, как усердно служат, как гордо носят белые одежды…
Нолдэ, по натуре чуждая лжи, могла бы назвать это все чудовищным лицемерием, если бы не чувствовала искренности этих женщин. Понять бы еще, низость ли это, или невиданное возвышение духа?
Впрочем, не в этом было дело. По дороге к дому ученицы Айвиэль отдалилась от Дайгрет и молодых эльдар, отошла в лес, заметив на ветке дерева нити серебристого мха, блестящие от инея и красиво освещенные солнцем. И едва она приблизилась, как ей навстречу из-за полупрозрачного полога шагнула маленькая женщина в сером. Так внезапно, что эльдэ даже испугалась.
Но женщина тут же поклонилась, назвавшись служительницей Эру из Горного храма, и пригласила «достославную целительницу» посетить скромную обитель, поглядеть на работу сестёр и возможно — обменяться тайнами мастерства. Может быть, достославная найдёт нечто, достойное своего внимания?
Например, их опыт применения ядов и дурманящих средств.
Это было любопытно. Айвиэль недолго раздумывала, прежде, чем согласиться — знание, есть знание, неважно, из какого источника оно поступит. Так что, сейчас её больше занимал вопрос, брать ли с собой свитки для записей и сумку с лекарствами. С одной стороны она целитель — но с другой её звали в гости, а не на работу… но с третьей — вдруг кому-то понадобится помощь?
Одним словом — девочка и её странности вскоре были забыты.
Приняв решение, легко идти вперед.
День да ночь — прошла зима, теплом повеяло с юга. Ожерелье с зеленым камнем лежало под лавкой, и ночами, лежа без сна, она касалась холодных граней, видя во тьме картины грядущего. И снова и снова звучали слова…
Неужели умереть — это все, что ты хочешь сделать в этой жизни? Все, что ты можешь?
Этого было мало.
Мало говорить — надо быть услышанной. Мало быть услышанной — надо, чтобы тебя поняли и поверили. И…
…Клинок белого пламени из занебесных вершин; надмировой холодный гнев, миг, вспышка — и пустота.
Смерть.
Нет никакой победы, нет мира, вырванного из оков… просто ничего нет.
Видения грядущего, поначалу счастливые, все чаще и чаще превращались в кошмары.
***
— Лита? Лита, ты заболела?
— А? — девочка поднимает удивлённый взгляд. — Нет, тетушка.
— Быть может, влюбилась? — не отстает Морэндис. — Смотри, у нас в округе, конечно, народ приличный, но мало ли. Ты девочка молодая, неопытная, а паршивая овца всюду найтись может.
— Нет, тетушка, я не влюбилась, — ровно отвечает Литиэль, и вновь сосредотачивает внимание на тёмной ткани в руках. Старая занавесь, вышитая её бабкой, обветшавшая…
— Не хочешь ли эту ветошь на что-нибудь новое сменить? — спрашивает Морэндис, и тонкие пальцы сжимаются. — Смотри, не сломай иголку!
— Нет, тетушка. Мне нравится это.
— Ну, дело твое…
Литиэль — пятнадцать лет. Из тонкой, худенькой девочки она выросла в такую же тоненькую девушку с худеньким личиком, узкими бедрами и практически отсутствующей грудью. Деревенские девчонки ее снисходительно жалели, парни глядели мимо — и слава Эа, поскольку, если б пришлось справляться с завистью ровесниц и вниманием мужчин, она бы…
Сама не знала, что бы сделала.
«Скорее всего, ничего».
Она ненавидит этот голос — свой собственный, но чужой, бесстрастный, как зимняя стужа. Голос — иллюзия, мара, морок измученного разума, голос — жестокий и лживый…
«Всего лишь голос твоих сомнений. Ты не можешь этого не признать».