— Это блин мантия-невидимка! Я слышал о них! – он отбросил пачку конфет, что схватил ранее со своей кровати и, смахнув крыса на пол, уселся, заворожено глядя на мою голову, зависшую в воздухе как бы без тела.
— Ты это, покрутись. Я слышал, они рябят, когда совершают быстрые движения, – я покрутился, и у Уизли вновь отвисла челюсть. – Её не видно! В смысле, не видно, что она скрывает, эм-м, ну ты понял…
— Сам в шоке! Мне её подарили, и там была записка…
— От кого?
— Не знаю, – трясущимися пальцами я нежно снял её с плеч и положил на кровать, доставая записку из кармана.
— Хм-м, используй её с умом, – Рон с задумчивым выражением лица тер подбородок, вчитываясь в маленькую записку. Он так сильно приблизил к ней лицо, силясь разглядеть скрытые подсказки или шифры, что чуть носом не чесал пергамент листка.
— Да, больше ничего нет. Ну кроме того, что она принадлежала отцу, ну ты и так прочитал.
— Ага, это круто. И, эм, соболезную, Гарри.
— А-а, да ничего. Я не знал их, но все равно приятно, что их вещь досталась мне, словно я стал чуточку ближе к ним.
— Угу, но блин! – отдав мне записку, он с задумчивым видом уставился в окно: – Очень интересно, наша проблема с ты сам знаешь чем, и вот её решение – ну, как вынести его за пределы школы.
— Я тоже об этом подумал. И мне вдруг показалось, что это ловушка…
— Хах, нет, точно нет.
— Это почему?
— Мантии-невидимки очень редки и дорогостоящие, особенно такие. Выходит, очень дорогая ловушка.
— Очень? – переспросил я, в то время как Рон с моего молчаливого позволения сам примерил мантию и так же растаял в воздухе.
— Очень. Я бы сказал, бесценна, ты это, никому не говори. Вообще никому! – шепотом начал он из-за моей спины, на что я рефлекторно двинул локтем за спину.
— Ай! Ты чего дерёшься!
— А ты не подкрадывайся, – с усмешкой сказал я появившейся обиженной роже Уизли.
Все стало ясно за завтраком. Столы преподавательского состава и факультетов исчезли, на смену им появился один большой стол, за которым уже сидело человек двадцать. Профессор Снейп с кислой миной смотрел в потолок, не желая участвовать в разгорающемуся психозе. Ну, а как это было еще назвать: Альбус Дамблдор выхватывал огромные хлопушки, что стреляли горами конфетти и разномастными шляпами, тут же надевая их на остальных. Профессор Макгонагалл получила розовый в зеленую крапинку цилиндр, сам директор надел пиратскую треуголку. Мне же досталась шляпа ковбоя, в то время как у Рона на голове был детский чепчик. Из хлопушек также вылетали стайки наколдованных птиц, белых мышек – скорее всего, подарок для миссис Норис – и даже несколько накладных носов и бород, белоснежных.
Хагрид гудел о чем-то на ухо профессору Квирреллу, их очень внимательно слушал высокий мужчина со множеством шрамов на лице, и я, к прискорбию, заметил, что у него вместо руки был протез. Он под всеобщий смех снял с головы директора треуголку и, загнув пальцы металлической руки в крюк, начал кричать «Ар-р-р!» детишкам, сидящим рядом, и мне в том числе.
Хагрид часто прикладывался к стакану, такому же огромному, как и он сам, его глаза хмелели, щеки, видимые из-под бороды, розовели, а взгляд директора, веселящийся и с искорками, на мгновение превращался в обеспокоено-усталый. Встретившись с ним взглядом, я понял, что он знает о том, что задумал Хагрид, и, возможно, о том, что задумали мы. Отсалютовав мне бокалом, он слегка улыбнулся сквозь серебристую бороду, и я ответил тем же. Я вспомнил его почерк, и понял что мантию подарил-вернул именно он.
Наевшись до отвала, я под внимательным взглядом прищуренных глаз зельевара, культурно со всеми попрощался и, схватив Рона под руку, поволок его от стола. Он обожрался, я был в этом уверен, но не мог оторваться от пудинга с клубничным суфле. Встретившись взглядом с зельеваром, я скупо улыбнулся и едва повернул голову к Хагриду, как шрам вновь прострелил иголочкой боли.
— К-хм, идём, Рон, будет еще обед и ужин, там поешь до отвала.