— Милорд. Разрешилась.
Девушка не рискует подойти ближе. Она боится. Тирион кивает ей:
— Как леди?
— Очень плоха, милорд.
Она не говорит о том, кто родился, мальчик, девочка, жив, здоров ли ребенок, и Тирион не собирается спрашивать. Это право отца и мужа, но старший брат им не пользуется. Он роняет голову на руки, упирается лбом в стол и беззвучно рыдает. Тирион смотрит, как мелко трясутся его плечи, и не хочет даже дышать, обозначая свое присутствие.
— Я подожду тебя, — говорит он и с трудом закрывает за собой тяжелую дверь, оставляя Джейме одного.
…
Шаги по коридору почему-то не отдаются в ушах. Пусто. Пусто в сердце, в голове, пусто везде вокруг. Замок уже опустел. А ее нет рядом всего-то три дня.
Как я буду без нее. Как дети будут без нее? Как весь мир возможен без нее…
Он эгоист, и знает это. Бриенна знает тоже, но всегда прощает ему все: его глупое ребячество, его насмешки, прошлое, настоящее, ошибки, огрехи, оговорки. Неуместную болтливость. Комплименты — она ненавидит комплименты, всегда ненавидела. А Джейме иначе не умеет. Он так долго молчал о чувствах рядом с ней, так долго не мог понять, в какую форму облечь то, что с ними происходит, что все, что он может (после того, что им довелось пережить вместе) — слова, слова, слова. Он повторяет все эти глупые слова, которые так не подходят Бриенне, не от него их ей слышать. Кроме одного.
«Моя».
Это так странно и нелепо, но даже о Серсее он не мог этого сказать, потому что нельзя назвать что-то своим только потому, что оно является частью тебя, и, как время показало, не лучшей частью.
Но Бриенна его, а он её, и невозможно, чтобы мир существовал, если останется кто-то один.
Чувства обострены до предела, когда он шагает по коридорам Кастерли-Рок. Она далеко наверху, под самым небом, так далеко, что ему приходится дважды передохнуть — руки постыдно дрожат, тело ломит, это вино и отсутствие сна.
Он не знает, найдет ее живой или мертвой. И если второе — то он предпочел бы упасть замертво по дороге до того, как войдет в спальню.
Возвращает память в прошлое. В самый первый раз, который он так боится воскресить в памяти, потому что тогда тоже была ее смерть, и трудно поверить, что прошло уже восемь с лишним лет.
Глупая женщина. Почти наверняка, глупая мертвая женщина.
Когда он находит ее у стен Черного Замка, узнавая по Верному Клятве, намертво сжатому в ее ледяных пальцах, это почти облегчение. Живая или мертвая, она будет с ним рядом, когда он упадет на свой — ее — их меч и завершит эту глупую трагедию достойно. Но она жива.
Жива, пока они несут ее в замок, освобождая по пути от доспехов, живая, пока сдирают с нее сапоги, и живая, когда Джейме раздевает ее донага и раздевается сам, а Подрик таскает дрова в импровизированный очаг их общего на эту ночь угла, сооруженный из нескольких камней и двух цепей. Сизый дым собирается под потолком и уплывает в окошко. Подрик вжимает голову в плечи, стараясь не смотреть на голого Джейме, проворно ныряющего под меха к его госпоже.
У Джейме нет времени и желания задумываться о том, как выглядит это со стороны. Все, что он может чувствовать — ледяную тяжесть Бриенны рядом, ее слабое дыхание и изредка беззвучное, бессмысленное бормотание с ее стороны.