— Она не будет любить наших детей. Она захочет своих, — продолжает бредить Бриенна, — от тебя. Я ее ненавижу. Я никогда не хотела детей. Я не умею быть как все. Но потом ты. Они называют меня свиноматкой. Я слышала. Но я хотела их от тебя. Только от тебя. Сколько получится, всех.
— Ты разрываешь мне душу, — Джейме едва слышно это шепчет, она не слышит, но это сущая правда.
Она выпивает еще два кувшина, потом смотрит несчастными глазами на Джейме, и он не может удержаться от улыбки.
— Я не смогу встать.
— Тоже мне беда.
Он встает и оглядывается. На раскладном столике есть все необходимое. Походный набор лекаря: судно, бинты, тряпки, мак. Джейме одобряет мастерство Соллиса, но за женой всегда предпочитает ухаживать сам (попирая разом еще с десяток обычаев Кастерли). В конце концов, они друзья и боевые товарищи, а роды — та же битва. Судя по ее состоянию, в этот раз особенно нелегкая.
Рассвет наступает, и в комнате появляются служанки, две повитухи, мейстер. Молчание и скорбь ночи тают вместе с лучами солнца. Слуги меняют постель, снимают занавеси — Бриенна не выносит пыли, затхлости и беспорядка, и это одна из причин, почему весь замок выдраен с основания до шпилей башен. По мнению мейстера, это также предотвращает родильную горячку. А только ее и не хватало сейчас.
Еще час или два Бриенна мечется в бреду, то вполне адекватно реагируя на происходящее, то поря всевозможную чушь. Джейме заставляет себя не слушать. Хотелось бы, чтобы не слышал никто, кроме него, но без помощи не обойтись.
Она говорит о своих шрамах. О том, что болят ноги. О том, что хочет летать. О том, что она не выйдет замуж никогда и ни за что, останется девицей, и Джейме улыбается сквозь пелену усталости. Потом она снова вспоминает, где находится, и извиняется. За все извиняется.
— Я не смогла быть хорошей женой, — шепчет женщина, — я полная неумеха. Я себя ненавижу за это. Я такая уродливая. Такая глупая.
Это болевое. Это трогать нельзя. Это то, что Джейме никогда не оставит неотвеченным.
— Ты лучшая жена, которая только может быть, — говорит он, зная, что бред не оспорить, и что он на самом деле ничего не значит: сам же бывал в этом состоянии не раз.
— Я разбила тот сервиз из риверранского фарфора, — вдруг со слезами сообщает Бриенна, — тот, который нам подарила леди Талли на седьмую годовщину. Я просто шла, шла, а он там стоял. Я всегда во что-нибудь врезаюсь. Мне мало места — всегда.
Джейме и это известно прекрасно.
— И я порвала то платье, которое ты привез мне три года назад. Я не специально, сир Джейме. Я не хотела.
— Женщина, я привезу их тебе сотню, и заставлю в лоскуты измочалить каждое.
— Когда я хотела заплести косу, то подпалила себе волосы. Ты хотел, чтобы они были длинные, я знаю.
«Вот список ее страшных преступлений, — думает Джейме Ланнистер потрясенно, — и это жена Цареубийцы, мать его детей».
— Ты поправишься, женщина, — говорит он, гладит по волосам, которые она так и не решилась отпустить ниже плеч, — ты обязательно поправишься, встанешь на ноги, разобьешь еще не один сервиз, перепортишь кучу одежды. И родишь мне еще детей.
Ее глаза сияют, когда она говорит ему «Да» перед тем, как заснуть.
*
Тирион остается в Кастерли-Рок в течение следующих четырех месяцев. Занимается делами Ланниспорта, который Джейме взялся восстанавливать после тяжелых времен. Подсчитывает, сколько еще выплачивать долги амбициозности Тайвина — получается внушительная сумма, но все же меньше, чем изначально. Смотрит, как выздоравливает его невестка — и его брат вместе с ней, как она спустя две недели после родов осторожно начинает ходить, неизменно опираясь на плечо своего мужа, как обнимают ее соскучившиеся дети — один, два, пять, семеро. Ее широких объятий хватает на всех.
День за днем она раскрывает их снова и снова, поначалу движения ее скованны и слабы, но нужно время. Лишь спустя четыре месяца возвращается к тренировкам, и вскоре размахивает мечом почти с прежней неукротимой силой.
— Второй такой женщины нет, — вслух замечает Тирион.
— Какой? — малышка Марисабель пытается сделать перед ним реверанс.