– Я тебя смутил? – осторожно спросил Тави. Ивара с тяжелым вздохом развернулся и сел на своей койке напротив мальчика. Потянулся, тронул того за плечо.
– Ты поставил меня в тупик.
– Как это? – опешил Тави.
– А вот так, – просто ответил Ивара. – Не будет нового великого разговора. Потому что у меня нет ответов. Закончился веселый бег. Начинается работа. А работа всегда тяжела и никогда не делается быстро. Я признаю, что многие мои выкладки умерли под тяжестью твоих вопросов. Теперь под сомнением вообще все, что я думал и говорил о волях; все, что я предполагал в последние дни. Меня ждут долгие раздумья и новые странные поиски.
Хинта пораженно смотрел на учителя и не мог поверить ни глазам, ни ушам. Ивара был побежден, разбит вопросами Тави. И при этом он выглядел обрадованным, словно только и ждал того момента, когда все его гипотезы обратятся в прах.
Вечер того дня прошел за разговорами на другие темы. А ночью, в предутренний час, случилось то, о чем все они мечтали, но никто не ожидал.
Хинта проснулся от странного чувства свободы и легкости. Он лежал, вдыхая чистый, свежий, озонированный воздух больницы, потом медленно повернул голову и глянул в окно. Было еще очень темно, но в небе уже брезжил отблеск далекого сияния, которому через полтора часа предстояло превратиться в рассвет. Прожектора Шарту ярко освещали улицу. На потолке палаты лежали пересекающиеся блики отраженного искусственного света.
Хинта слышал, как на других койках посапывают его друзья. Он с сонным удовольствием провел руками по лицу, почувствовал под пальцами гладкую рекреированную кожу, мягкий пушок восстанавливающихся бровей. Его почему-то охватило чувство счастья, и он сам подивился, насколько ему хорошо и комфортно. Ему не удавалось найти явной причины для своего чудесного настроения. Ведь, как правило, это не так уж приятно – просыпаться среди ночи. Но сейчас он был совершенно счастлив, спокоен и совсем не хотел спать, но в то же время не хотел и ничего делать. Он просто лежал, наслаждаясь какой-то особенной ясностью и остротой чувств.
А потом он посмотрел на Ашайту – машинально, как делал всегда. То, что он увидел, поразило его. Брат лежал на боку, лицом к нему, подложив под голову согнутую в локте руку. Это была его любимая поза – дома он обычно спал именно так. Его дыхание стало чуть более сильным и шумным, чем во все предыдущие дни. Хинта боялся увидеть какой-то ужас – фиолетовый свет в глазах, любую другую неприятную вещь. Но в младшем не было ничего зловещего или странного. Он крепко спал, примяв свою подушку и пустив из уголка рта слюнку – Хинта видел, как она блестит серебристой нитью в полутьме.
Наверное, Хинта мог бы наблюдать за Ашайтой долгие часы – и мучаться и нервничать, пытаясь правильно истолковать то, что видит. Но не прошло и пяти минут, как в палату вошли медики. Они двигались достаточно тихо, с легким шорохом одежд, и несли с собой автономные фонарики-ночники, устроенные так, чтобы не будить своим светом пациентов – они не били лучом, а давали вокруг себя ровное бледно-желтое зарево. В их неярком свете лица молодых врачей казались исполненными радостного возбуждения. Они столпились вокруг койки Ашайты, ничего не делая, лишь посматривая на приборы и на самого спящего ребенка. Но чем дольше они так стояли, тем более уверенными делались их улыбки. Это была немного странная сцена: три фигуры в белах халатах – два парня и одна девушка; между ними – койка со спящим малышом; над ней – желтый свет переносного ночника; черные тени на потолке и стенах палаты.
Хинта решил, что должен обратить на себя их внимание, и сел на своей койке. Они разом на него оглянулись.
– Что происходит? – одними губами спросил он.
– Спи, спи, – зашукали на него.
– Я его брат, я должен знать.
Один из парней-медиков поманил его, и они все вместе вышли в больничный коридор. Хинта ощутил под босыми ногами стерильно-чистые, холодные, гладкие плиты пола. Здесь горел дежурный свет, и фонарик-ночник отключили за ненадобностью.
– Руварта? – спросил парень-медик.
– Фойта. Мы братья, одна фамилия.
– Я еще не проснулся, – признал парень-медик. Хинта продолжал обводить их всех вопросительным взглядом. Никого из этих троих он не знал. Очевидно, они были ночной сменой дежурного персонала, в обязанности которой входило вмешиваться, когда что-то идет не так. Но обычно они не заходили в палаты к пациентам.
– Твой брат спит, – сказал второй парень.
– Он не понимает, – сказала девушка.
Но Хинта понял.
– Он не в коме?!