Между Ашайтой и Иварой возникло странное подобие дружбы. Это было необъяснимо, потому что раньше Ашайта не реагировал ни на одного взрослого. Но учитель явно чем-то его привлекал. Когда малыш пускался танцевать по палате, очередной пируэт обязательно приводил его к койке Ивары. Иногда Ашайта прятался под ней – это доставляло ему необъяснимое удовольствие. Когда ему была нужна какая-то простая вещь – вода или салфетка – он шел за ними именно к Иваре.
– Почему он это делает? – недоуменно спросил Тави, когда маленький мальчик в очередной раз забрал стакан учителя и утанцевал с ним в противоположный угол палаты.
Мужчина пожал плечами.
– Я нравлюсь почти всем детям. Это просто обстоятельство моей личности. Возможно, по какой-то причине я сам выгляжу, как ребенок. Или наоборот, я собрал в себе все то, что дети хотят видеть в персоне взрослого. Не знаю – еще одна загадка.
Тави почему-то погрустнел – возможно, его смутила мысль, что Ивара ставит их с Хинтой в ряд тех детей, которым он нравится.
– Вокруг тебя слишком много загадок. Больше, чем вокруг кого-либо еще. Твоя судьба. Твой путь. Твоя болезнь. Твое внешнее сходство со мной. Твои друзья. Твой брат. И вот еще детская любовь. Почему их так много?
– Загадки приумножают друг друга. Их или совсем нет, или они сразу возникают без числа. Но я никогда не хотел быть загадочным человеком. Каждый раз, когда это в моих силах, я раскрываю для себя и других столько загадок, сколько могу.
Хинта хотел вмешаться в их разговор и заявить: нет, неправда, не всегда Ивара раскрывает все загадки – но успел вовремя устыдиться. «Ответ на мои претензии будет простым, – подумал он. – Ивара скажет, что не раскрывал перед нами каких-то вещей, потому что не мог. И это будет правдой. Ведь я же понимаю: тема Аджелика Рахна настолько сложна и опасна, что неподготовленному человеку нельзя в нее глубоко погружаться».
– Но Ашайта не самый обычный ребенок. Почему именно он так к тебе привязан?
– Если бы я только понимал, – тихо сказал Ивара. – Если бы я только мог быть рядом с ним неделю назад, когда у Ашайты случился тот приступ, а Хинта получил свое видение.
Потом они замолчали, наблюдая, как малыш несет отпитый стакан назад. Руки больного мальчика были такими ловкими, когда он создавал ими узоры в воздухе, но вещи он брал с большим трудом. И сейчас, танцуя через палату, ему приходилось обеими руками держать стакан прижатым к груди. Удивительно, но вода не проливалась; она лишь шла воронками – с такой скоростью он кружился.
Родители братьев прибежали в больницу при первой возможности. Лика плакала от счастья, а вот Атипа повел себя странно. Он вошел в палату осторожным, неуверенным, болезненно-шаркающим шагом – и двинулся не прямо к младшему сыну, а как бы по дуге вокруг него. Ашайта в этот момент был уже в объятиях матери. Но Атипа не торопился к ним подходить.
– Привет, Тави, – хрипловато воскликнул он.
– Здравствуйте, – слегка удивленно ответил Тави.
– Рад, рад Вас видеть, Ивара, – продолжал Атипа. Раньше они лишь кивали друг другу, и этого было вполне достаточно, учитывая, что семья Фойта, пусть ненадолго, но почти каждый день собиралась в больнице в полном составе.
– И я тоже рад Вас видеть.
– Как поживаешь, Хинта? Скоро, видать, уже выписка?
Хинта не ответил. Он смотрел на отца и сначала думал, что тот снова пьян. Но теперь, когда они встретились взглядами, он осознал, что видит в глазах отца какую-то жутковатую новую пустоту. Как будто это с Атипой случилось то, что, как Хинта боялся, могло случиться с Ашайтой.
– Не отвечаешь? Ну, не отвечай. Это ж я так – шучу.
Теперь уже и Лика смотрела на Атипу, при этом продолжая прижимать Ашайту к своей груди. Ее лицо вдруг сделалось испуганным, и для Хинты это было даже страшнее, чем пустота в глазах отца. Что-то было совсем не так; все эти дни Атипа становился все дальше, дела шли все хуже, и Лика знала что-то такое, о чем, само собой, не стала рассказывать поправляющемуся сыну.