Гриша его на вышке в старую рухлядь и зарыл. А пока нес, ночи-то студеные еще, яичко руку и грело. День промаялся, — все молчком да молчком, а вечером к соседям как бы напросился, чтобы уж не возвращаться. Мать поворчала, да отпустила.
Подошел Гриша к Кривому логу, а ноги сами собой подкашиваются. Чудится, что страшный кто-то, хвостатый и рогатый, за штанину дерет, идти не дает, мягким чем-то обволакивает. Сотворил он молитву, дальше пошел. На полянке и вправду пенек стоит. И вот что удивительно — ночь темная, а тут светло. Присел Гриша, вдруг кусты раздвигаются, выходит мужичок в армяке с рукавицами за кушаком, и шапчонка у него на макушке смешная.
— Пошто в такое страшное время, — говорит, — в мой лес пожаловал, паренек?
Тот молчит, помнит наказ Якуни.
— Какой ты, паря, неулыбчивый да неразговорчивый. Хошь, я тебя повеселю? А ну, слуги мои, подьте сюды!
Заскакали тут по полянке зайчата. Ворона их взнуздывает, верхом катается. Тут и коровушка на полянку выбежала, выменем трясет, хвостом крутит. Моталась, моталась по кругу да и пала.
Мужик-то орет:
— Ой, милая моя, умаялась, уладилась! Надо бы тебя полечить!
Зайчата подскочили, стали корову в бока торкать, а та не шевелится. Мужик ее и так, и сяк крутит, рога ей пилой шоркать стал — ничего не помогает. А ворона как в нос клюнет — та и соскочила разом.
Тут и пропало все. Сдержался Гриша, не рассмеялся. Вдруг смотрит: деревья закачались, вихорь прошелся. Выходит на поляну мужик здоровенный.
— Вот ты мне и попался, голубчик, — говорит. — Ты пошто у меня в лесу шишек наворовал? Говори, а не то задавлю!
Страшно Грише, но молчит, крепится. Мужик вкруг него похаживает, ручищи свои протягивает, а взять не может. Но и он пропал. Тут деревья вершинки к земле клонить стали, и странно так: ни звука, ни ветерка, травинка даже не шелохнется, а деревья гнутся. Вышел тут на поляну громадный мужик.
— Ну, сказывай, — говорит, — зачем пожаловал.
— Я, дяденька, договариваться. Якуня-то расхворался, не встает вовсе.
— А уговор-то знаешь?
— Да знаю, знаю, дяденька. Вот и яичко принес.
— Ну давай, бери топор, ссекай осинку, торговаться будем.
Гриша все, как Якуня велел, сделал. Повалил осинку одним махом — не то сила откуда-то взялась, не то осинка такая попала. Сел с вершинки на полуденной стороне, а лесной хозяин с комля устроился.
— Ты мне, — говорит, — пять коров и бычка в придачу отдашь.
— Куда тебе, дяденька, целое стадо! Мы вон на овечку только и согласные, да и то яловую.
— На что мне ваша яловая! Лучше быка отдавайте!
— Не-ет, дяденька. За быка у Якуни шапку вместе с головой снимут.
— Ну, давайте мне тогда корову краснопеструю со звездочкой белой во лбу. У младшего-то моего брательника, сам видел, пропала коровенка любимая.
Тут Гриша так и ойкнул. Это ж их корова и была, одна такая во всем стаде.
— Не, дяденька, лучше двух забирай, — говорит. — Одну бери красную, другую черную.
Как сказал — схватил мужик яичко и пропал. Только деревья вновь вершинки к земле приклонили. Пришел Гриша к Якуне, все как было рассказал. А тот ругаться: