— Шезлок умер при странных обстоятельствах, но естественной смертью. Моего заказчика больше интересует, что ты знаешь о груде золота на месте смерти.
— Естественной смертью это назвать трудно — по крайней мере, Гюнтер о’Дим постарался, чтобы эта смерть наступила пораньше. Груда золота — моя кровно заработанная. Пришлось спонтанно пожертвовать Вечному Огню.
Геральт недоверчиво нахмурился, облокотившись о дверной косяк.
— Ради чего Гюнтеру о’Диму убивать Шезлока? И за что нынче так хорошо платят?
Интерес его был вполне понятен — профессия Геральта вряд ли приносила большие деньги — его кожаная броня прохудилась в некоторых местах, да и ботинки носились явно не первый год.
— Гюнтер о’Дим ответит тебе на оба вопроса. Для дьявола он поразительно честен.
— Дьявола?..
Ведьмак, похоже, находился в блаженном неведении о настоящей природе своей метки. Я пожала плечами:
— А что у них, по-твоему, за история с Ольгердом?
— Гюнтер хочет честной оплаты за давнишний долг. Во всей этой истории твой атаман гораздо больше походит на злодея, чем торговец зеркалами.
Развелось в последнее время желающих судить без суда и следствия.
— Есть много историй, где на злодея больше походишь ты, мясник из Блавикена.
Геральт лишь усмехнулся, услышав свое печально известное прозвище.
— Не ты первая меня так называешь, не ты последняя. Полагаю, ты мне больше ничего не расскажешь?
Я равнодушно пожала плечами. Геральт справедливо посчитал, что разговор на этом можно закончить, и вышел из комнаты. Немногим позже во дворе усадьбы прозвучало громкое «Пшла, Плотва!».
Кабаны докладывали атаману, что в его отсутствие на границе Ничейной Земли и Редании возникли территориальные споры, в которых святое право «кабанов» на сборы во всех близлежащих землях оспорила некая банда проходимцев. То, с какой искренностью было произнесено «банда проходимцев», вызвало у меня приглушенный смешок.
Атаман пообещал немедленно разобраться с этой вопиющей наглостью, и под «немедленно» он имел в виду сегодняшнюю ночь. Это вызвало в зале нездоровый энтузиазм, и кабаны наперебой загалдели, пока фон Эверек не призвал их к порядку. Из зала аппетитно потянуло запеченной уткой с пряностями.
— Милена, тебе нужно особое приглашение к столу? — позвал меня Ольгерд.
В последний раз, после отказа отобедать с атаманом, он оставил меня на сутки без еды — второй раз этой ошибки я не повторю. Я чинно спустилась вниз и заняла место за широким обеденным столом по диагонали от Ольгерда, рядом со статным кабаном с черным чубом. Ольгерд рассматривал карту Редании, держа в руке перо, щедро обмакнутое в чернила. Сидящий посреди преданно смотрящих на него кабанов он напоминал мне пророка Лебеду с его апостолами.
— Атаман, вы бы поосторожнее, ложки-то серебряные, — усмехнулся мой сосед, недобро посмотрев на меня.
— Язык попридержи, если не хочешь его лишиться, — ответила я с ласковой улыбкой, крепко сжимая столовый нож.
Ольгерд отправил кусок утки в рот и, не отрывая взгляда от карты, обвел форпост на границе с Веленом, нарисовав стрелку по направлению к границе.
— Милена, не угрожай моим людям. Конрад, в приличном доме гостей так не принимают.
Приличный, а по виду обитателей так публичный. Я с остервенением раздирала утку ножом, но та оказалось крепкой малой. На перекрестке торговых путей размашистым почерком Ольгерд подписал «embuscade». Интересно, он сам решил стать раубриттером или у всего рода фон Эвереков такое призвание?
Единственный рыцарь-разбойник, о котором я слышала до встречи с Ольгердом, был Кшиштоф Черный из знаменитого рода фон Цедлиц. Рассказы о нем пугали купцов, переходящих через долину Гелибол. Но еще страшнее стали рассказы о его призраке, после того, как разбойника вздернули в Пустульских горах, совсем рядом с Горменгастом. Два ведьмака погибли, пытаясь изгнать его дух из нашего мира. Кшиштоф тоже был рыжим — я внимательнее присмотрелась к атаману, обуреваемая внезапными сомнениями о его генеалогическом древе.
— Мне нужно отлучиться по делам. Используй это время, чтобы найти зацепку.
Она у меня уже была, и я откашлялась, пытаясь безрезультатно отвлечь Ольгерда от карты.