— Как твоё хождение во сне? Не стало хуже?
— Может, ты уже скажешь прямо, чего ты хочешь?
— Я не знаю деталей, правда. Съездите в особняк. Это её последняя воля, пусть завещание ещё и не вступило в силу. И хватит сверлить меня взглядом, Себастьян. Послезавтра выходной, никаких переговоров, а Трансильвания по-своему красива.
Бенджамин хотел уже сострить что-то про вампиров, как замер в оцепенении.
Грог в кружке остывал слишком быстро.
И он надеялся, что это от осенней прохлады из то и дело хлопавшей входной двери, а не от призрака Делии, повисшей рядом за спиной Себастьяна.
Тёмно-синее платье в мелкий цветочек, тонкая косичка и застывший взгляд. С подола платья капала зеленоватая вода прямо на пол, и у ножки стула уже образовалась лужица.
Малышка Делиа, которая всегда отбивалась, когда он хотел заплести ей косички, обожала пожарную красную машину, подаренную на Новый год, и терпеть не могла варёную морковь. Она называла его «дядя Бен» и крепко обнимала за ногу, когда он уходил.
Бенджамин вскочил, хватая ртом воздух, и кинулся в сторону мужского туалета.
Горячая солоноватая кровь текла из носа, в голове пульсировала боль. Он едва различал перед собой хоть что-то, почти слепо нащупал холодный металл крана и пустил струю воды на полную. Не обращая внимания на намокший тут же свитер и джинсы, долго смывал кровь, потом сел прямо на пол и наклонился вперёд, сдавил пальцами крылья носа.
Он не слышал, как появился рядом Себастьян, только его тихий голос.
— Дыши, Бен. Просто дыши.
— Я снова видел Делию. Прямо рядом с тобой. Как… как ты живёшь с тем, что её больше нет?
— Бывают хорошие дни, а бывают плохие. В плохие дни я думаю, что чёрная дыра сожрёт меня изнутри. Её ничего не заполнит. А потом наступает другой день. Но я не понимаю… что значит — ты видишь Делию?
— Если бы я забывал, то это могло бы быть снами, о которых я ничего не помню. Моими чёртовыми провалами. Но нет — полупрозрачная фигурка твоей дочери снова рядом.
Себастьян смотрел на него, явно не веря словам. Одно дело — сомнабулизм, пусть его причины так до конца и не выяснены. Другое дело — белёсые призраки, от которых стынут горячие напитки. И ему явно требовалось время, чтобы осознать этот факт. Бенджамин не торопил.
Кровь, наконец, остановилась. Свитер безнадёжно испачкан, а перед глазами сверкали яркие пятна. Будто мало ему было походов во сне и изрезанных ладоней.
Но всё это началось со дня смерти бабушки Анки. И теперь Бен был уверен, что им надо навестить её дом, в котором если и не будет ответов, то хотя бы это какое-то действие. Себастьян мог подолгу рассуждать, взвешивая все за и против, порой ненавязчиво за рассуждениями убеждая собеседника в правильном варианте.
Бенджамин так не умел, его тянуло что-то делать.
На сердце скребла тревога, но рядом с братом ему было спокойно и надёжно.
Вода ещё шумела, так что Бен медленно поднялся и выключил кран. Посмотрел в зеркало, и ему показалось, что за плечами вьются тени и зыбкие вздохи, от которых густеет кровь.
Он оттянул горло свитера, чтобы легче было дышать, и вспомнил, как мама каждый раз укоризненно вздыхала на птичий череп, въевшийся чёрными чернилами в кожу.
— Он тебя портит.
— Мы все испорчены. Костями и запахами стылых снов внутри.
Когда-то Бенджамин увлекался пафосными фразами и писал истории. Многие были про собственные сновидения, не отпускавшие даже на следующий день. Потом просто стало не до того. Как и до многого другого.
Себастьян выглядел подавленным в полумраке туалета с тусклой лампой под потолком. Бенджамин знал, что ему тоже иногда нужна опора, но просить тот никогда не любил, как и показывать слабость. Переживал горе внутри, становившееся язвой в душе, к которой никому не было допуска.
Так что Бен натянул улыбку и подал руку, помогая подняться.
— Пойдём, успокоим дядю, который наверняка уже нарисовал картину моей смерти.
— А ты умираешь?