Он был искренне благодарен Бенджамину, что тот смог помочь вернуть их друг к другу. Горе разъединяет и отталкивает, но если пережить его вдвоём, то можно стать сильнее и крепче. Быть вместе вопреки и навсегда, потому что никто другой уже не поймёт тех демонов, что скалятся внутри.
Проверив, что мясо жарится, Себастьян обнял Мируну со спины, касаясь кончиками пальцев её бёдер сквозь ткань джинсов. Он улыбнулся ей в шею, когда она возмутилась, что он мешает ей варить пряное осеннее зелье.
— Мясо сгорит, — безнадежно привела последний аргумент Мируна, и её пушистые волосы щекотали его щёку.
Но Себастьян вдруг понял, что его волнует вовсе не мясо с ароматом тимьяна, а куда более… болезненное. То, от чего он до сих пор пролёживал ночи без сна.
— Ты скучаешь по ней?
Он почувствовал, как Мируна напряглась в его объятиях, а нож замер над разрезанным пополам яблоком. Они говорили об этом так много и так часто, что, казалось, всю боль уже оставили позади. Но сейчас внутри снова тянуло невосполнимой потерей.
— Иногда мне кажется, что я не могу дышать и просто задохнусь. Знаешь, часто в мистических фильмах пугают детским смехом и топотом ног. Я бы многое отдала, чтобы услышать сейчас её смех. Хотя прошло полтора года.
— Почему ты осталась со мной?
Себастьяна правда волновал этот вопрос.
Он никогда не спрашивал, просто принимал это как ещё один шанс для них двоих. Но теперь Делиа возникала снова, напоминала о себе призрачным явлением, и ему казалось, что, может, им действительно стоило разойтись. Ведь так делают многие пары, потерявшие ребёнка.
Возможно, он просто боялся потерять ещё и Мируну.
— Я рассыпалась внутри и не знала, зачем вообще дальше жить. Что может быть страшнее, чем увидеть своего ребёнка мёртвым? Наверное, есть вещи куда хуже. Сначала я видела, как медленно угасает моя мать, теряя связь с реальностью, а потом… Делиа. А ещё твоя мать…
— Да, я помню.
И то, как Эйш Альбу зло бросила, что они сами виноваты и не уследили за собственной дочерью, и то, как Мируна упала в обморок, когда надо было выбрать крохотный детский гробик. Его самого тогда замутило, а от обвинения матери он едва не ударил её.
Им и так хватало собственного чувства вины.
— Но я не могла заставить себя уйти из дома, куда мы привезли её, — продолжила Мируна. — Из того дома, в котором всё ещё был ты. И не могла достучаться до тебя. Возможно, у меня просто не было сил сделать хоть что-то. Кажется, тогда врач выписал успокоительное, которое ни черта не помогало.
Её руки дрожали, когда она медленно опустила нож и развернулась в его крепких объятиях и обняла руками за шею, прижимаясь теснее и ближе.
Они связаны друг с другом.
Дождём с запахом кофе, долгими ночами без сна, болью с тоскливым звоном церковных колоколов и запахом разрытой земли.
Себастьян покачивался, крепко прижимая к себе Мируну, чьи волосы пропахли апельсином. Отчасти он пожалел, что спросил, но, с другой стороны, может, каждому из них ещё стоило выговориться. Возможно, каждый ещё не до конца отпустил от себя Делию.
И Бен в том числе.
Её руки скользнули под мягкий хлопок рубашки, прошлись от живота и вверх по рёбрам, впитывая тепло его тела. Он прижал её к краю стола так, что она наверняка почувствовала, как он врезался в поясницу, и ойкнула.
— Давай всё-таки поужинаем, — Себастьян с трудом отстранился, отворачиваясь к требовательно шипящему мясу. — Вся ночь впереди. Думаю, обыск дома оставим на завтра.
— Действительно, у меня тут кулинарный шедевр пропадает.
— Глинтвейн, что ли?
— Эй, не смейся! Сам же с удовольствием его выпьешь!
Улыбнувшись, он поцеловал её в висок.
Мясо с глинтвейном удались.
Мируна возмущенно воскликнула, когда Себастьян подхватил её и усадил на крепкий деревянный стол, едва не уронив вазочку с сушеной лавандой. Травы под потолком пахли пылью и жарким летним лугом, а в тёмных окнах отражались тёплые огни свечей в металлических фонарях.