Лин почувствовал облегчение. Тут же подумал, как глупо было испугаться. Хотя он не представлял, что за дела улаживал Нейтан, но лучше и правда подождать, а не бросаться, очертя голову. Выудив телефон, Лин написал быстрое сообщение Тейлор, что всё в порядке, надо подождать: она дала ему свой номер перед похоронами, просто на всякий случай.
Лин ловко подвинул столик и уселся на диван. В гостиной вовсю работало отопление, так что было непривычно жарко. Засучив рукава свитера, Лин сделал несколько жадных глотков, которые наверняка бы не одобрила мать. Чай был прохладным, как будто стоял давно. Лин такой и любил.
Взгляд упал на каминную полку, где рядом с подсохшим букетом цветов скалился череп.
— Почему мать любит рассказывать, будто это дедушка?
— А почему ты думаешь, это не так?
Лин фыркнул:
— Потому что дедушка похоронен на кладбище, я знаю, где его могила, пусть ни разу не видел его самого. И в курсе, что череп пластиковый.
— А, так вот кто-то когда-то его уронил!
Лин смутился. Когда он был маленьким, его так заинтересовал череп, что он подставил стул и попытался достать. Ничего не вышло, череп упал, от него откололся приличный кусок. Лин перепугался, убрал стул и решил сделать вид, что это не он, а череп упал сам. Мать потом ужасно злилась, но он так не признался.
Зато успел поколупать отколовшийся кусок: обычный пластик, у него была пара таких игрушек.
Отец негромко рассмеялся:
— Кто бы стал хранить в доме настоящий череп?
— Ну, мертвыми бабочками утыкана вся стена.
— Это другое. Бабочки красивы, а череп просто предмет интерьера.
Мать всегда была такой. Вычурный фасад, который призван скрывать, что под ним пустота и фальшивка. Эстер Эшмор никогда бы не смогла быть настоящей, потому что это слишком больно и… требовало бы наполнять форму.
— Да уж, — фыркнул Лин. — Мать всегда интересует, как смотрится внешне. Ей плевать, что внутри. Она никогда не осмелится на что-то настоящее.
Родерик вздохнул, почти грустно. Он аккуратно держал блюдце одной рукой и чашку другой, но не сделал ни глотка. Как будто задумчиво посмотрел в сторону, на стену, увешанную бабочками.
— Ты знаешь, я всегда боготворил твою мать.
Лин хотел бы увидеть родителей в молодости. Отец наверняка был энергичным, уверенным в себе бизнесменом, который управлял делами стальной хваткой. Может быть, мать была мягче и умела улыбаться. А может, отец не столько любил ее, сколько восхищался, что она такая же крепкая, как он сам. Что женщина в принципе может такой быть.
Болезнь сильно его изменила — так рассказывала тётя Элис в моменты просветления. Она не очень ориентировалась в настоящем, зато превосходно вспоминала.
Когда Родерик оказался прикован к инвалидному креслу после приступа, именно это стало для него самым тяжелым ударом. Элис рассказывала, как его пришлось посадить на сильные успокоительные, чтобы усмирить буйный нрав.
Когда тётя подкрадывалась ближе к очередному приступу безумия, она рассказывала шепотом, будто бы эти сильные штуки вызывали привыкание — и вот так Эстер обрела власть над мужем.
Лин никогда не интересовался, какие лекарства пьет отец. Во многом потому что боялся повторить однажды его участь.
Он точно был уверен, что отец изменился. Стал замкнутым, нелюдимым. Домом и жизнью теперь безраздельно управляла Эстер.
— Ты болен, Линдон. Тебе стоит остаться здесь, мать присмотрит за тобой.
— Чтобы чувствовать себя нужной? — огрызнулся Лин. — Чтобы я соответствовал ожиданиям и стал механизмом в вашем выстроенном мире? Законсервированном доме. Но всё же меняется! Я вырос. Как и Нейт.
— Мы лучше знаем, что для вас лучше. Мы же любим вас.
Лин поставил чашку, ошарашенно глядя на отца. Тот казался серьезным, только между бровей пролегла морщина, как будто Родерик не понимал, как сын может быть таким глупым. Не понимать элементарных вещей.
— Ты сам дал мне денег, чтобы я смог устроиться.
— Чтобы перебесился и понял, что твое место здесь. Как и твоего брата. И Брендона.
— Брендон мертв.
— Никто по-настоящему не мертв в этом доме. Прорастает в его корни, сливается со стенами.