Среди деревьев мелькнули серо-зелёные ткани палаток. Несмотря на огромное количество людей, находящихся тут, было слишком тихо. Палатки расставлялись аккуратными рядами, походившими на улицы чистого города. Хоть многие Фениксы лечили свои раны и не высовывались из укрытий, Эрик всё равно ощущал сотню взглядов, испепеляющих его. Он слышал тихие перешёптывания, но понять, упрекающими ли они были или равнодушными, не представлялось возможности. Аластор посильнее прижался к ноге брата.
Эрик слышал плач. Фениксы оплакивали мёртвых. Этот лагерь — что-то вроде госпиталя, где бурлила своя жизнь. Невольно юноша вспомнил, как Аластор жил в госпитале Академии и старался понять азы целительства. Как давно это, казалось, случилось. В воздухе витали запахи трав, огня и, конечно же, крови.
— Э… Эрик…
Слабый голос окликнул его откуда-то со стороны. Сначала Эрик растерялся, не знал, откуда он исходит. Аластор тоже пискнул от страха. Жрец показал рукой в сторону, где толпилось больше всего Фениксов. Они окружали кого-то и не сдерживали слёз отчаяния. Когда юноша приблизился к ним, все тут же расступились. Никто не смел оторвать от гостя тревожных взглядов.
Эрик онемел. Он не знал, что хотел увидеть — здоровую мать, у которой всего лишь несколько царапин? Юноша знал, что она на грани смерти, но до момента никак не мог вообразить, что Анджела действительно готова покинуть мир. И вот, непобедимая Матерь Кали, гроза Эклипсов, обессиленная, лежала на земле. В животе зияла кровоточащая сквозная рана, выглядевшая настолько болезненно, что сам Эрик с трудом заставил себя не убежать. Она мучилась от страшной агонии, которую юноша чуть ли не сам ощущал на себе. Фениксов можно убить только одним оружием — клеймором. Один из Эклипсов в бою прорезал её насквозь, из-за чего рана не затягивалась. Из глаз Анджелы лились слёзы нестерпимой боли.
Эрик с огромным усилием заставил себя подойти. Он хотел закрыть глаза Аластору, только какая-то часть души не позволяла. Мальчик с немым ужасом смотрел на тело умирающей матери, и из его горла вырвался вопль. Он дрожал. Дрожал, подобно слабому осеннему листику на безжалостном ветру.
Матерь Кали повернула голову, — чувствовалось, как больно давалось ей каждое простое движение, — и постаралась улыбнуться. Выглядела её улыбка так до боли омерзительно на фоне её ужасного состояния, что Эрик отшатнулся.
— Т-ты… в… вер… нулся… — прохрипела она, выплёвывая лужу крови. — Мои сыновья…
Она потянула дрожащую, бледную руку. Эрик упал на колени около матери, осторожно прикладывая её ладонь к своей щеке. Холодная.
Аластор всхлипнул. Он тоже опустился около Анджелы, жалобно поскуливая.
— Мамочка… мамочка…
Он говорил таким же жалобным тоном, как четыре года назад в темнице Академии. Тогда он был годовалым малышом… Эрик на секунду перенёсся в то время. Малыш в его руках почти не плакал, старался не дышать, будто понимал, что иначе убьют и его тоже. Он ничем не отличался от Аластора, склонившегося над изуродованным телом мамы.
А затем мальчик метнул взгляд в сторону Эрика. Юноша едва не закричал — в серых глазах мальчика мелькнуло столько ненависти, сколько не мог нести в себе ни один взрослый человек. Он с лютой злобой смотрел на Эрика, отказываясь видеть в нём знакомого человека. Под гнетущим взглядом юноша словно уменьшился в размерах, словно стал пылинкой… «Если Аластор станет воплощением зла», — сказал однажды Жрец.
Видение пропало. Аластор смотрел на него с немой мольбой. Он хотел попросить брата сделать хоть что-нибудь, чтобы помочь Анджеле. Из головы, всё же, не хотел выходить образ того Аластора, что испепелял его жгучим взглядом.
— Прости меня, — Эрик ненавидел, что в такой момент он мог сказать лишь это. — Я ужасный сын. Ужасный брат. Я предал тебя, когда ты нуждалась во мне больше всего. Мне нет оправдания.
Анджела не смотрела на него. Не смотрела на Аластора. Она смотрела наверх, в пустоту, расфокусирующимся взглядом. Что она видела? Перед глазами пролетела вся её жизнь, или она вспоминала яркие моменты жизни? Эрик не знал.
— Максим… — прошептала она очень тихо. Никто, кроме Эрика и Аластора, не услышал её. — П-подожди… дай… дай мне силы закончить…
«Максим?» — мысленно спросил Эрик. Наверное, это её брат. Он ничего не знал о своём дяде, только то, что он умер слишком молодым в возрасте шестнадцати лет. Она видит его. Она говорит с ним.