Но на этот раз все было иначе. Он знал, почему он прилетел в Макрейдж, почему он отозвался на призыв Гейджа, хотя его не пригласили. Пожертвованный Сын принял его присутствие настороженно, и Обердей знал, что за ним следят, на всякий случай. Это было прекрасно — его присутствие на Макрейджу действительно помогло бы делу Гейджа, хотя военачальник не мог этого предвидеть.
Повсюду вокруг Обердея и его отряда замерзшие опустоши северного полюса Макрейджа простирались от горизонта к горизонту. Явления, очень похожие на северные сияния, освещали небесах, и, когда облака расходились, в этом свечении можно было разглядеть ужасные формы. Кошмары Тзинча в свите Обердея болтали между собой, говоря о том, что Боги смотрят на них свысока с одобрением, с ненавистью или с тем и другим одновременно. Смертные культисты дрожали от леденящего холода — более половины из них уже погибли, их замерзшие тела остались на льду. Только Десантники Хаоса молчали, их болтеры держались наготове, зная лучше, что не стоит предполагать, что они в безопасности по той причине, что никакой непосредственной угрозы незаметно.
Без предупреждения Обердей остановился. В том месте, где он стоял, не было ничего особенного, но его свита не стала об этом спрашивать и по его жесту отступила назад, создав оборонительную позицию на некотором расстоянии позади него. Хотя вьюга ограничивала видимость, Обердей ощутил, как будто он остался наедине с шумом в своей голове.
Оракул опустился на колени и провел рукой по поверхности льда, расчищая её от снега, чтобы обнаружить кристально чистую замерзшую жидкость под ним. Несколько секунд он вглядывался в безжизненные глубины под ногами, прежде чем снова встал и принялся размахивать посохом над головой, держа его обеими руками. Звук зова становился все громче и громче, пока руки Обердея и его глаза не начали дрожать в такт ему. С громким криком он ударил посохом о лёд, направляя силу вызова вниз вместе со всей психической энергией, которую он мог собрать. С небес обрушилась молния и ударила в посох, пройде по его длине в лед, используя саму душу Обердея как канал для прохождения. Целые глыбы льда испарились, и поверхность треснула в момент расширения облака пара, от чего осколки замерзшей жидкости полетели во все стороны. И из глубины поднимались чудовища, взбираясь по разбитому льду.
Несколько веков назад, когда Флот-Улей «Бегемот» вошел в Губительный Шторм и атаковал Макрейдж, мириады жизненных форм тиранидов прибыли на планету. Среди них десятки тысяч приземлились на северном полюсе, поскольку чужеродный Разум Улья был сведен с ума Губительным Штормом и не действовал со злонамеренным коварством, которое он в дальнейшем покажет по всей остальной галактике. Эти тираниды попали в ловушку из жестокого климата, усугубленным ритуалами Колдунов Хаоса, и оказались заточены подо льдом. Ультрамарины предполагали, что они мертвы, но споры Великого Пожирателя были более живучими, чем они ожидали. Большинство мелких существ действительно погибло, но остальные выжили, вступив в спячку и пережив неестественный холод.
И теперь они поднялись на поверхность, прислушиваясь к зову, исходящему из души Обердея.
Их было сотни, тысячи, и среди них был один выше, чем кто-либо другой, огромный Карнифекс, у которого оставался только один глаз. Это было существо, известное Ультрамаринам как Старый Одноглазый, зверь, который сражался с правителями Лаписа и убил шестерых из них, прежде чем покинуть демонический мир, когда флот Улья достиг Макрейджа. Его панцирь был покрыт шрамами, оставленными бесчисленными попытками убить его, включая несколько ран, которые все еще пылали колдовским пламенем, где он был задет проклятым оружием, пропитанным Варпом. Старый Одноглазый закричал, когда он поднялся, и лед трясся и рассыпался, освобождая еще больше тиранидов, прислушивающихся к зову этой биологической боевой машины.
На мгновение Оракул ждал когтей и клыков, которые покончат с его жизнью, считая, что что наступил момент смерти. Но ксеносы прошли мимо него, казалось бы, не видя его или, по крайней мере, не признавая его врагом. Обердей рассмеялся неверующим, безумным смехом, даже когда его тираниды разорвали его сопровождение. Он не заботился о их смерти, даже когда они звали его на помощь в последних мгновениях своей жизни. Ему было все равно, потому что впервые за многие тысячелетия шум в его голове затих.