— Эрзули Дантор, — с благоговением произнесла черная девушка, — сестра Эрзули Фреды, богини любви. Ее сестра — белая, ветреная и беззаботная, ее призывают влюбленные и поэты. Эрзули Дантор — черная, воинственная и жестокая, покрытая шрамами от ударов кинжалом. Она призывает к восстанию и крови, наставляет хунганов и мамбо в колдовстве вуду.
При этих словах Челита вскинула голову и Галина невольно отшатнулась — ей показалось, что глаза мулатки блеснули зеленым светом, как у кошки.
— С самого начала она с Гаити, — размеренно говорила Челита, — с тех пор как в Каймановом лесу, мамбо Марине принесла черного борова в жертву Эрзули Дантор. И черные поднялись, вырезая хозяев и сжигая усадьбы. Пламя очистительной войны взметнулось над Гаити и духи Гуедес, с хохотом носились над островом, купаясь в пролитой крови.
Она говорила и дальше, словно забыв, о находящейся в комнате Галине — но зато девушка не пропускала ни слова. Сказанное находило неожиданный отклик в ее сердце: именно так, в крови и огне, зачиналось страна, откуда пришла Челита — пришла туда, где иной народ, иной веры и крови, вел столь же страшную и кровавую борьбу за свое государство.
— Император французов послал в Гаити поляков, — продолжала Челита, — чтобы их руками потопить в крови Черную Революцию. И тогда черные боккоры призвали джабов — духов болезней и разрушения. Одни поляки погибли от желтой лихорадки, других убили бойцы Дессалина, третьи вернулись в Европу. Но были средь них и те, что не пожелали нести черным то, что им самим несли русские, австрийцы и пруссаки. Дезертиры из польских легионов перешли на сторону черных и даровали им Черную Мадонну, в которой мамбо Марине признала Эрзули Дантор. Потомки тех поляков по сей день живут в деревушке Казаль на Гаити — странные негры со светлой кожей и светлыми глазами. Там родилась и моя мать — мамбо, чьими устами говорила с Казалем Черная Мать Гаити.
— Тогда почему ты воюешь за нас и немцев? — спросила галичанка, — а не за ляхов? Если они твои предки?
— У меня разные предки, — усмехнулась Челита, — мой отец, например, был заместителем военного атташе в германском консульстве на Гаити. Тогда весь остров был под немцами, прибравшим его через подставных лиц и фиктивные браки. Немцы были нашими учителями и хозяевами, дергающими за ниточки на которых болтались министры и президенты республики. Когда началась война и на Гаити пришли янки, немцы вооружили и обучили повстанцев. По сей день на Гаити идет война, где режут не сколько американцев, сколько друг друга — негры мулатов, вудуисты католиков, бедные богатых. Я родилась в этой войне, в ней сгинул отец, все мое детство прошло меж грабежей и убийств, человеческих жертвоприношений и пьяных оргий средь ритуальных костров. Мне повезло, что пять лет назад меня разыскал и вывез в Германию дядя. К счастью отец служил как раз когда германским консулом на Гаити был Эрнст Геринг, знал отца и нынешний рейхсмаршал. В концлагерь, как «расово неполноценная», я не угодила. Но чтобы мой цвет кожи не осквернял улицы Новой Германии, меня отправили к вам — благо опыта войны в лесу у меня предостаточно. Это первая причина, почему я помогаю вам.
— А какая вторая причина? — спросила Галина.
— А вторая — то, что в 1804 французы пригнали на Гаити не только поляков, но и украинцев, с Волыни и Галичины. Тем-то совсем не за что там драться — им «свободная Польша», была и даром не нужна. Поэтому они оказались первыми среди польских дезертиров, перешедших на сторону повстанцев. От них ведет род моя мать — так что я пусть черная, но я и немка и украинка! А Матерь Божья из Ченстоховы не только польская, но и ваша святая — до Ясногорского монастыря она хранилась в Белзе, исконном городе Украины-Руси. Так что я сражаюсь за вашу и нашу свободу, за наших и ваших богов.
Она взяла за руку ошеломленную от всего услышанного Галину и подвела к иконе.
— Хочешь помолиться ей, — прошептала Челита, — так как молятся лоа на моей родине?