— «Альфа»-один вызывает базу. Нам срочно необходима медицинская помощь. У нас множество пострадавших из гражданских лиц, их нужно немедленно эвакуировать. — Она помолчала, что-то обдумывая. — Все гражданские лица — дети. Повторяю, все гражданские — дети. Пришлите все имеющиеся в распоряжении медицинские бригады.
Я оторвался от стола и подошел к ней, глаза щипало от дыма.
Она раскрыла рот, собираясь что-то сказать, но передумала. И после паузы выдавила:
— Как вы себя чувствуете, капитан?
Я едва не заехал ей по башке. Что за тупой и нелепый вопрос! Однако я подавил гнев. О чем еще она могла спросить?
— Жить буду, — ответил я. — Передайте остальным… среди детей имеются нулевые пациенты. Все укушенные жертвы… — Я не сумел договорить.
Она сглотнула. Но информацию передала, а затем отключила микрофон.
— А ваши люди?
— Никаких повреждений.
Хофферсон кивнула, и на мгновение мы заглянули друг другу в глаза. Солдат всегда поймет товарища без слов. Горькая правда заключалась в том, что подобная работенка должна была стать обычной для моего отряда. А ведь эта стычка в душе каждого из нас оставила шрам.
Появилась первая бригада скорой помощи и принялась за дело, которое тоже легким не назовешь. Одни дети кричали, другие заходились слезами. Некоторые рвались к мужчинам и женщинам в форме, и медики брали их на руки, кое-кто из врачей тоже плакал, обнимая освобожденных пленников. Другие малыши пятились назад, лишившись веры во взрослых. Несколько ребятишек сидели молча и неподвижно, видно, потрясение оказалось слишком тяжелым для неокрепших душ.
— Что, в больнице все же произошло? — спросил я.
Хофферсон отрицательно покачала головой.
— Нет. Там умерли все. Мой отряд все время находился снаружи.
Я кивнул.
— Этим утром я еще был простым копом, — произнес я.
— Знаю.
Мы могли бы многое сказать друг другу, но сейчас говорить не хотелось…
— Есть живой! — воскликнул Дитрих.
Мы обернулись. Человек в измазанном лабораторном халате пытался выползти из-под мертвого бродяги. Почти ничего не соображая в болевом шоке, он потянулся к первому встречному в беззвучной мольбе о помощи.Сэм Йоргенсон стоял над ним, и презрительная гримаса искажала его лицо. Он вынул пистолет и щелкнул предохранителем.
— Отставить! — проревел я, устремляясь к нему, однако Сэм уже прицелился.
Внезапно шаг вперед сделал Гас Дитрих, он схватил Сэма за запястье и резко вывернул вверх. Пистолетный выстрел прозвучал как гром даже для моих оглохших ушей.
Пуля засела в деревянной балке в тридцати футах над нами.
Я впился взглядом в лицо Сэма.
— Отставить сейчас же, лейтенант!
Его черты изуродовал гнев, но спустя миг он взял себя в руки. Старший Симс встал между Йоргенсоном и ученым, похлопывая по стволу.
— Пусти его, сержант, — сказал я, и Дитрих отошел в сторонку, метнув на нас жесткий взгляд. Сэм я приказал: — Спрячь оружие.
Он посмотрел мне в глаза, покосился на раненого, и на мгновение мне показалось, что Йоргенсон хочет повторить попытку, но затем он опустил пистолет, поставил на предохранитель и убрал в кобуру. Медики сейчас же кинулись обихаживать пострадавшего.
— Да что с тобой такое? — прорычал я. — В какой части приказа говорилось «уничтожать безоружных пленников»?
— Это кусок дерьма, — засопел Сэм.
— Он единственный выживший, которого мы сможем допросить.
Сэм ничего не сказал. Пришлось подхватить его под локоть и оттащить в сторону. Я не церемонился и, когда он попытался высвободиться, стиснул пальцы без особой нежности. На его лице, обычно каменном, проступила гримаса боли. Я ослабил хватку, и он вырвал руку.
— Ладно, Сэм, давай кое-что уточним, прямо сейчас.
— Нечего тут уточнять, — скривился он и прибавил саркастически: — Сэр.
— Еще одна остроумная реплика, и ты вылетишь из отряда. — Он заморгал при этих словах и прикусил язык. Я придвинулся ближе. — Ты первоклассный боец, Сэм, и я хотел бы работать с тобой и дальше, но от человека, который не в состоянии исполнять приказы, не будет пользы никому. Сейчас я первый и последний раз задам тебе вопрос. Ответь, ты в команде или нет?
Сэм выдерживал мой взгляд долгие секунды, затем резко выдохнул и медленно набрал в грудь воздуха.
— Твою мать, — проговорил он.