Однако совесть не заставила себя долго ждать, просочившись в мой мозг и приводя его, собственно, в нормальный режим работы. Я идиот, который накричал на беременную жену. Жену, которой нельзя волноваться. Чертов осел, ты же в свадебной клятве обещал, что она всегда будет для тебя важнее всего! А теперь из-за суммы каких-то незначительных проблем, которые, в общем-то, решил благополучно, сорвался на ней.
Я поднял на Беллу взгляд, полный искреннего раскаяния. Она сидела в кресле, опустив голову и вытирая тыльной стороной ладони мокрые от слез щеки.
– Любимая, прости, я не…
– Хватит, Эдвард, – смерив меня усталым и заплаканным взглядом, Белла медленно поднялась на ноги и направилась к спальне. Остановившись у двери, она обернулась: – Я поняла тебя. Прости, что мы с малышом доставляем тебе столько проблем. Прости, что утруждала тебя какими-то своими просьбами. Очень жаль, если и сын после того, как появится на свет, будет для тебя обузой, ведь ему тоже нужно будет много твоего внимания. Готов ли ты будешь дать ему это? Готов ли ты быть отцом, Эдвард, посвящая всего себя взращиваю этой новой жизни? Обидно еще и то, что ты, мой драгоценный муж, отчего-то считаешь, будто я использую тебя, насмехаюсь каким-то образом над тобой. Тебе никогда не узнать, что значит быть беременной, быть матерью, поэтому сейчас ты совершенно не можешь меня понять. Надеюсь, к завтрашнему дню мы оба что-то решим для себя. Счастливого Рождества, Эдвард.
Скрывшись за дверью спальни, Белла оставила меня одного, подавленного и измотанного. Совершенно очевидно, что сегодня мы впервые за три года брака будем спать по разные стороны этой двери.
Взглянув на накрытый стол, я провел рукой по взъерошенным волосам. Есть совершенно расхотелось. Убрав все в холодильник, чтобы не сердить лишний раз Беллу, если с утра она обнаружит, что все блюда безвозвратно пропали, простояв целую ночь в теплой комнате, я забрал из кладовки запасные подушку с одеялом и белье, чтобы приготовить себе постель.
Да, не так мы планировали встретить это Рождество.
***
Мое пробуждение оказалось малоприятным во всех отношениях. Организм недвусмысленно намекал на то, что следует поспешить в туалет, если я, конечно, хочу избежать конфуза. Из-за сна на неудобном, жестком диване неприятно ныла поясница. Однако все это было сущей ерундой по сравнению с муторным осадком на душе, оставшимся после ссоры с Беллой. Но там же, в душе, теплилась надежда, что уже к обеду мы с ней благополучно забудем о вчерашнем «лобовом столкновении», испортившем наше последнее Рождество вдвоем. Однако я подозревал, что даже в этом случае чувство вины не пожелает так просто покинуть меня.
Резко вдохнув и выдохнув, я так явственно почувствовал апельсиновый аромат шампуня Беллы, как если бы она склонилась надо мной. Открыв глаза, я уперся взглядом в «сложносочиненную» люстру, украшавшую нашу спальню. Как и когда я сюда попал, было мне неведомо, но то, что любимая позволила вернуться в супружеское ложе, уже само по себе являлось добрым знаком.
Чувствуя, как упадническое настроение потихоньку оставляет меня, я, как обычно, пружинисто вскочил с кровати… Точнее, попытался это сделать, но не тут-то было: даже просто сесть оказалось делом непростым, словно на мне лежала непомерная тяжесть, сделавшая неповоротливым и медлительным.
Скинув с себя одеяло, я понял, что, должно быть, все еще сплю и вижу странный сюрреалистичный сон. А иначе как еще можно было объяснить мой огромный, выдающийся во всех смыслах живот, обтянутый ночной сорочкой в мелкий синий горошек, принадлежавшей Белле?!
На всякий случай я ущипнул себя: а вдруг поможет? Но чудеса не спешили заканчиваться, напротив, принимали еще более масштабные формы: вместо своих волосатых жилистых рук я увидел тонкие, словно тростинки, руки жены.
Давящее чувство внизу живота настойчиво напомнило мне о необходимости посещения туалета, на какое-то время отодвинув на задний план проблему с бредовым сном, в котором все еще пребывал и никак не мог заставить себя проснуться. Или же это не сон, а до жути реалистичные галлюцинации, ставшие следствием примененного к жителям Нью-Йорка экспериментального биологического оружия? Ну а что? Как еще это можно объяснить?
Размышляя подобным образом, я встал в кровати на четвереньки и пополз к краю задом, двигаясь до безобразия медленно и неуклюже, словно престарелая каракатица.
Героически пережив свой самый странный в жизни поход в туалет, я взглянул в зеркало, висевшее здесь же, и уже почти не удивился, увидев в нем отражение раскрасневшейся и взлохмаченной Беллы, вместо привычного собственного.
Мой страдальческий вздох потонул в отчаянном крике, донесшемся из гостиной. Перекатившись – а иначе мои теперешние передвижения назвать было трудно – туда, я увидел Эдварда Каллена, стоявшего посреди комнаты и голосившего дурным голосом, вцепившись себе в волосы. Заметив наконец меня, он – то бишь я – резко замолчал, словно захлебнувшись собственным криком, но уже в следующую секунду снова завизжал, достигая максимально возможного уровня децибел. Никогда бы не подумал, что мое тело способно извлекать из себя подобные устрашающие звуки.
– Белла… – то ли спрашивая, то ли просто озвучивая свое подозрение, сказал я, дождавшись, когда снова воцарится благословенная тишина.