– Это просто потому, что у тебя душа есть… – пробормотала Мария, отгоняя назойливые мысли.
– А что, по-твоему, это как-то взаимосвязано? Да ладно, можешь и не отвечать. Есть вопросы и актуальнее.
– Например?
– Если бы он доел этот проклятый цветок жизни…
– Как же жизни, когда он умер?
– То, что ты с ним сделала, хуже, чем смерть.
– Н-но…
– Ты что же, считаешь, что есть вечная жизнь на земле? Да уж, высочайший уровень интеллекта! Он бы преспокойненько съел этот цветок и умер, а там – вечная жизнь. Такая, какую захочет он сам, и никто не станет за него выбирать.
– А зачем же вы тогда души забираете у людей?
– Ах, так ты и в это не посвящена! Любопытненько! Ты знаешь, а наше начальство в самом начале нам все рассказало…
Она бросила на него сердитый взгляд. Он продолжил:
– То, что происходит в верхах, неизбежно приведет к своего рода глобальным переменам. При этом приоритет окажется на стороне, у которой большинство голосов, то есть душ. Так что и ваши, и наши борются сейчас за одно и то же, только методы у нас, как видно, разные. Впрочем, и это спорный вопрос, как показывает практика.
– Что методы разные, меня как раз не удивляет. А вот остальное выглядит как-то неправдоподобно. Больше смахивает на выдержки человеческих мыслей. Жора тоже об этом думал.
– Верить или не верить – дело твое глубоко личное. А вот наше общее дело, – он глянул на Жору, – надо незамедлительно решать.
– Так что же с ним?
– Это практически смерть, что-то похожее на летаргический сон. Из этого состояния еще можно вернуться. Если, конечно, есть кто-то, кому ты по-настоящему нужен.
Они обреченно переглянулись, подумав об одном и том же.
– У него как раз никого нет. И все это время он будет одиноко блуждать в неопределенности.
– Это больно? – спросила Мария прежде, чем обдумала вопрос. Почему вдруг стала волновать физическая боль? Или, может быть, больно душе блуждать в неизвестности и неопределенности? Этого не любят ни бодрствующие, ни спящие, пожалуй. Людям все время нужно понимать, что происходит. И если не дать им вразумительное объяснение, они найдут его сами, найдут неверное. Тогда, получается, он прав? Но этого не может быть!
– Хуже, чем больно. Это страшно, – подтвердил он ее опасения.