И Перуну не помолишься толком – придут, язычником назовут, батогами отходят. И этому, новому, тож не молиться нельзя – нечистики приходят.
– Вы их чертями зовете, – пояснил домовой, прерывая свой рассказ.
Тут уж Данька не выдержал и начал говорить, сердясь, но как-то странно, не по-настоящему. А будто потому, что нужно сердиться. Как велел кто.
– Христос – наш бог, и нет другого! Он единственный и только…
– Да? – Захар Мстиславович прервал мальчика и хитро прищурился. – А завтра в ночь кому костры будете жечь? В честь кого через костер прыгать? Березки заплетать?
При мыслях о косах на березках Данька заалел весь, но настойчиво продолжил:
– В честь Иоанна Крестителя!
– А зачем ему эти костры-то? А прыганья? – домовой усмехался, видя, как меняется в задумчивости лицо мальчика. – Ему всячески в церкви нужно молиться, а не ночью через кострища прыгать. Для Ярилы это.
И, глядя на вытянувшееся лицо Дани, продолжил:
– Мал ты еще, потому и не задумывался. Ты песни припомни, которые поются на Ивана Купала, сразу поймешь. Или вона, наставницу свою расспроси. О многом расскажет. М-да… – Захар Мстиславович задумчиво пожевал губами да и продолжил свой сказ.
Трудненько нам тогда пришлось. Вроде приходят в твой дом всякие, а ты и не знаешь, как их выгнать-то. Шастают, озоруют почище всяких распоясавшихся. Драки тогда стояли – иии, какие! Не описать. Но потом ничего, договорились, нашли и способы отваживать, и защищать. Только вы, люди, сами их пускали обратно.
Тут домовой не мог не вздохнуть огорченно.
А потом и старых богов стали забывать, а эти, вместе с новым, силу набирать начали. Вот и приходится сейчас нам суседствовать. Хорошо хоть нас разное интересует. Нам бы жить, да делами своими заниматься, а им – души людские. Вот и выходит все сейчас по-странному… Кто с нами дружится – знахарь али знахарка, а кто с ними – колдун али ведьма. Вот от последних да от нечистиков василиски и будут помогать.
Данька раскрыл руки и всмотрелся в крохотных змеек. А они продолжали ползать, да в клубочек сплетаться-расплетаться и щекотать хвостами ладони.
– Чем же они мне помогут, дядя Захар? И кто они?
Мальчик поднял голову и с надеждой глянул на домового.
– Они-то? – по-доброму усмехнулся Захар Мстиславович. – Помнишь в сказках сказывается, что василиски вылупляются из яйца, снесенного черным семилетним петухом, да высижено оно должны быть жабой? Так вот, вранье все это, – припечатал домой и погладил бороду. – Яйца василисков самим лесом рождаются, да и не только лесом, еще много всего должно совпасть, да еще и…
Тут домовой примолк да язык прикусил, чуть ладонями рот не зажал, как русалка давеча. Даньке оставалось только жалобно поглядеть на дядьку, знал уже, что тот ничегошеньки больше не скажет.
– Богатый это подарок, молодой хозяин, ой, богатый! – продолжил, как ни в чем не бывало, домовой бодрым голосом, старательно пряча неловкость. – Ты теперь их с собой носи. Можешь хоть всем скопом, хоть по одному. И один, если что случится, сразу своих братьев позовет, вмиг возникнут рядом.
– Как Сивка-бурка? – невольно улыбнулся Данька. – Свистнешь, и он рядом?
– Эх, молодежь… – покачал головой Захар Мстиславович. – Все заговоры позабывали, в сказки обратили, а теперь маются незнанием да сказами перебиваются.
– Заговоры? – глаза мальчонки загорелись восторгом. Еще бы – что-то необычное! Какие-то он, конечно, знал – не зря обучался у Настасьи Ильиничны, но домовой-то про новое расскажет. – Дядя Захар, а расскажи! – умоляюще попросил Даня, гладя василисков пальцем по спинкам. А те в ответ ластятся да тычутся – ну ровно кутята слепые.
Знал уже Данька, что домовой на лесть покупается – нравится ему, когда хвалят, говорят какой он знающий, строгий да хозяйственный. Вот и продолжил: