— Эта дура Араи украла у Огино её ежедневник и попыталась выдать её стихотворение на английском за своё, чуть не ползая с ним перед Исигуро. Хорошо, что Огино смогла всё вернуть на круги своя и отстоять себя. Теперь Араи грозит выговор от директора, а сегодня она вне очереди убиралась в классе.
Мы быстро переглянулись с Хаку и, не сговариваясь, посмотрели на Хироко, уронившую палочки на пол.
— Что? Тихиро, она украла твой ежедневник? Черный?
— Не могу сказать, что украла, — неохотно сказала я, — скорее, подобрала и присвоила. Он выпал у меня из сумки. Но хорошо, что всё закончилось благополучно.
— Именно тогда, когда меня не было! — воскликнула Хироко, — будто специально! Ты ведь не показываешь его никому, и Нигихаями не видел его. Я сама видела только обложку.
— Я все равно чувствую себя очень виноватым перед Тихиро, — сказал Хаку, протягивая Хироко запечатанные палочки, — я должен был почувствовать подвох, но нет. И ничего не сделал, когда ты уже сказала правду.
Я снова почувствовала на себе его взгляд, но на этот раз не смогла поднять голову. Рядом снова раздался голос Вады:
— Зато как ты её припечатал, когда Исигуро вышел за Огино! Хайо назвал Араи дочерью вора мёда поэзии Локи!
Я с немым вопросом посмотрела на Хироко, но она ответила мне тем же. Все мои знания о скандинавской мифологии заканчивались на том, что я догадывалась об ее существовании. Вада тяжело вздохнул:
— Как же… Хель, дочь Локи, хозяйка царства мертвых! Да еще и мерзкая до невозможности: крупнее многих великанов, половина её тела черно-синяя, вторая — мертвенно-белая, причем туловище и лицо как у живой женщины, а ноги разлагаются, как у трупа! Ну не красавица ли?
Высокая королева школы тут же предстала перед нами совсем в другом свете. Я, не сдержавшись, засмеялась, и поняла, что после такого не смогу воспринимать Акиру Араи серьезно. Все засмеялись вслед за мной, даже Тоси Вада, а Хаку удивленно сказал:
— Я был уверен, что меня никто не поймет!
— Меньше думай о том, какой ты классный, Хайо, и люди к тебе потянутся, — показав в его сторону палочкой, сказал Вада.
— Тебя это тоже касается, Тор-громовержец, — со смехом парировал Кохакунуси.
— О, как здорово! — искренне восхитилась Хироко, ненадолго забыв об Араи, — назовите и меня как-нибудь!
— Ты всяко будешь Сиф, Хироко. Это богиня плодородия с волосами из чистого золота. У тебя, конечно, не драгоценные волосы, но всё равно очень красивые, — с готовностью ответил Хаку.
Хироко смущенно улыбнулась и тихо поблагодарила его. Я же с интересом смотрела на Ваду, у которого покраснели уши. Заняться, что ли, изучением мифологии…
— А тебе, Хайо, я отвожу роль Бальдра, бога весны и света. А Огино может быть Нанной, которая выступает в еще одной ипостаси плодородия. Вы же подружки с Кодзимой.
Мне показалось, что Вада сказал это с каким-то вызовом. Хаку посмотрел на него и сказал:
— Не очень-то славная судьба у Бальдра и Нанны**.
— Как и у всех асов. Но мы не они.
— И хорошо.
— И то верно.
Мы с Хироко почувствовали себя лишними в этой интеллектуальной дуэли и не хотели вмешиваться. Меня приятно насторожило то, что Хаку сказал о наших с ним «ролях» в одной связи, и моя уверенность в том, что я жить не смогу без знакомства со скандинавским пантеоном, окрепла. Хироко тем временем, опять очень смущаясь, сказала мне:
— Тихиро, а ты не можешь прочитать свое стихотворение?
— Нет, — тут же отрезала я, понимая, что обязательно заплачу, если вообще смогу открыть рот.
— Но… мне бы так хотелось послушать. Я не знала, что ты пишешь стихи.